словно незримая рука сжимала горло:
– Когда дом строит один человек… он строит его таким, каким хотел. А представь себе, что яму под основание копали прадеды, камни да глыбы таскали деды, утрамбовывали, утаптывали, стены первого поверха начали возводить отцы, стены второго – сыновья… А когда дело дойдет до крыши, то будет ли она такой, какую рисовал их пращур, который начинал?
Томас подумал:
– Ну сохранились же рисунки… На папирусе так долго не сохранишь, но если на пергаменте, да еще если эту телячью кожу хорошо выделать… и не давать писцам соскабливать…
– Даже так! Но дети всегда считают себя умнее родителей, а уж дедов вообще за людей не чтут. При всем уважении к предкам, захотят подправить, улучшить, сделать современнее… Красивше даже.
Томас сказал раздраженно:
– Так то замок! Сам хозяин на ходу что-то изменит. А это Орден. Сколько ему лет? Год-два?
Глаза калики были страдальческими.
– А если от начал… прошли не годы… а тысячи лет?
В деревянной бадье, связанных, их опустили на дно каменной впадины. Стены отвесные, как сразу отметил Томас с горечью. Невольники, изможденные, кожа да кости, едва ворочают тяжеленные глыбы, с усилием поднимают кирки. Долго здесь не выжить…
Надсмотрщик, поперек себя шире, злой и хмурый детина, развязал их, прорычал:
– Здесь мое слово – закон!.. Первое нарушение – выпорю. Второе – прикую на ночь. Третье – забью насмерть. Все ясно?
Томас угрюмо кивнул, а Олег сказал радостным голосом:
– Наконец-то!.. А я уж думал, нигде не отыщем каменоломню. От самого Иерусалима искали!.. Все лес да лес, иногда – степь…
Надсмотрщик смотрел подозрительно.
– Бывал уже?
– А как же, – ответил Олег гордо. – Я лучший откалыватель глыб. А этот бугай, что при мне, как муравей таскает их наверх! По три штуки сразу.
У надсмотрщика складки на лбу двигались, слышно было, как внутри черепа что-то скрипело. Наконец он неуверенно махнул рукой:
– Тут легче… Таскать нужно только до бадьи. Без вас подымут. И вообще вылезать не надо. Тут все ночуют.
Кивком отправил их к стене, где ломали камень трое рабов. Те встретили новых изумленными взглядами. Впервые свирепый надсмотрщик не проводил новичков ударами хлыста!
Олег привычно взялся за деревянные клинья, бадья с водой стояла поблизости. Голос калики был задумчивым:
– Не знаю, сэр Томас…
– Что еще? – спросил Томас подозрительно.
– Стоило ли уезжать от барона Оцета? Та же ломка камня… А предаваться размышлениям можно везде.
Томас подскочил, глаза были затравленными.
– Сэр калика, я простой благородный рыцарь. Твои изгаляния мне не понять. Ты сразу говори, когда шутишь, а когда мне надо сперва сесть, а потом слушать.
– Шучу? – удивился калика. – Да, здесь самое место для шуток. И шутников с плетками полно.
Весь день Томас, весь покрытый потом, несмотря на холодный день, а сверху еще и серой каменной пылью, так что был похож на человека из камня, мрачно ворочал глыбы, затаскивал их на поддоны. Те поднимали наверх, а Томас отправлялся за другой глыбой.
Он работал один там, где другие суетились по трое-четверо, и надсмотрщик посматривал одобрительно, плетью не порол, разве что перед обедом огрел пару раз, да и то лишь, чтобы напомнить, что плеть – вот она, если что не так, если забудется…
Олег откалывал глыбы. Надсмотрщик и даже розмысл сразу признали за ним умение и даже чувство камня, когда по едва уловимым напряжениям человек может сказать, как лучше колоть – вдоль или поперек, по какой жиле расщепится, а какую не заденет.
Томас, улучив момент, приблизился, шепнул:
– Ну как?
– Что? – удивился калика.
– Придумал, как выбраться?
Брови калики взлетели еще выше.
– А что, будем выбираться?.. Я только-только вроде бы начал нащупывать путь к праведной и чистой жизни… Надо только не есть мяса и молока, отказаться от растительной пищи, а также не есть мучного…
– Сэр калика!
– А на рыбу и все, что плавает, даже не смотреть… Эх, сэр рыцарь… Здесь нет мирской суеты, никто не
