мешает предаваться высоким мыслям. Ни тебе продажных девок, ни сладкого вина, ни жареного мяса… с луком… перцем… нашпигованного орехами…
Томас шумно сглотнул слюну:
– Сэр калика!..
Олег почесал голову:
– Впрочем, мне кажется, этот путь к истинно праведной жизни уже кто-то пробовал… Я даже могилку его видел. Не пути, а пророка пути… Да и путь был похоронен с ним, ты прав. Ладно, в самом деле хочешь выбраться?
Томас заскрипел зубами:
– А ты… ты уже не хочешь? Хоть убей меня, хоть растопчи, хоть размажь по стенам – не пойму вас, славян. То тебе не по нраву, что зовут рабом Божьим, гордость у него, видите ли, играет, как конь на молодой траве, а то готов горбатиться в рабах паршивого местного князька.
Калика удивился:
– Так это ж не я горбатюсь!
– А кто? Ты сам-то где?
– Всего лишь моя бренная оболочка. Плоть, так сказать.
– Ах плоть… – процедил Томас, едва не взревев от душившей ярости. – А сам ты где?
– А сам я мыслею растекаше по древам и миру… возлеташе душой по белу свету. В глубоком рассуждении, как обустроить Русь…
Плеть свистнула в воздухе, Томас вздрогнул от свирепого удара. Кожа лопнула, алые капли крови упали на землю, сразу свернулись в пыли серыми комочками. Надсмотрщик взревел, а Томас поспешно подхватил глыбу, потащил, покатил, спеша заполнить поддоны. Он англ, напомнил себе. Не его дело вмешиваться во внутренние дела других стран. Никто не спорит, как обустроить Британию. Сама как-то обустраивается.
Ладно, сказал он себе люто. Когда выберемся, а выберемся обязательно, он нещадно отомстит. Люто отомстит! Всю дорогу будет рассказывать о славных рыцарских турнирах, прекрасных дамах, молодецких ударах, а то и вовсе расскажет свою родословную, затем родословную барона Шпака, а она у него длиннее, чем язык его жены, а потом, если калика еще будет жив, начнет перечислять всех родственников Крижины…
Ночью, когда невольники спали, Томас подполз к калике:
– Ну что, придумал, как выбраться?
Сам еще раз оглядел отвесные стены, костры наверху, блестящие острия копий стражников. Те сидят возле края, пьют, хохочут, швыряют вниз обглоданные кости. Лестницы подняты, веревки тоже. Стражи следят, чтобы у рабов не было лишнего клочка ткани. Умелый всегда может попытаться сплести веревку, а терять рабов даже убитыми в назидание жалко.
Калика лежал на спине, смотрел на темное звездное небо. Когда заговорил, голос был мечтательным:
– Вранье это все…
– Что вранье?
– Что ангелы небесные прибивали серебряными гвоздиками небо. Хоть тебе и неприятно слышать, но небо было все-таки раньше, чем пришел Христос… А старых богов с приходом любой новой веры – сколько их было! – принято объявлять демонами. Но и объявить, что небо создали демоны, тоже не хочется… Верно?
Томас прорычал:
– Сэр калика… Приедем в Британию, я тебя сведу с умниками, что ночи напролет спорят, сколько ангелов помещается на острие иглы, был ли у Адама пуп…
– У Евы точно был, – прервал калика, – но если Адам в самом деле жил с Евой девятьсот лет, то у нее нету… Стерся.
Томас раздраженно отмахнулся, даже не желая вдаваться в тонкости славянского юмора.
– Как выбраться?
Калика сожалеюще пожал плечами:
– Еще не передумал? Ведь все это суета сует и ничего, окромя суеты житейской. В человеке нет ничего, кроме души. А о душе-то мы меньше всего… Ладно, не мешай, я буду думать.
Ночь была на исходе, когда Томас толкнул калику:
– Ну, что придумал? Как будем выбираться?
Калика вздрогнул, открыл глаза. Увидев нависшее над ним лицо рыцаря, разочарованно скривился, потянулся, зевнул с волчьим подвыванием и жутко оскалив зубы.
– Ох-хо-хо… Не спится? Небось все девки снятся?.. Надо смирять свою плоть, надо… Это неплохо твой Христос придумал. Ну не придумал, но брать у других тоже надо умеючи, а то такого нагребешь… Знавал я всяких пророков… Ох-хо-хо!.. Может быть, убегем завтра?.. А то вон уже заря занимается. Погоня будет, то да се…
Томас стиснул челюсти так, что рифленые желваки едва не прорвали кожу.
– Нет.
– Гм… Ну да можно и сегодня. Хотя древняя мудрость гласит, что не надо откладывать на завтра то, что можно отложить на послезавтра…
