– Когда славные предки наши, Словен и Росс, – чуть прикрыв глаза, словно предаваясь воспоминаниям, начал боярин, – пришли на земли Ильменские в три тысячи девяносто девятом от сотворения мира году, увидели они, что земли сии богаты людьми и мехами, деревом и железом. Основали братья город Словенск и Старую Руссу, стали княжить и ходить в походы ратные на запад, и восток, и юг, сея страх великий на египетские и другие варварские страны[80]. Правили они мудро и долго, и дети их с честью продолжали дело родительское. Летом года шесть тысяч триста сорокового стол от родителя принял князь Новгородский и Русский Гостомысл. Спустя три года отдал он дочь свою, Умилу в жены князю соседнему, корельскому. Вместе с дочерью его поехали самые преданные бояре, коих в землях новых, варяжских и стали именовать «умильными». Много лет жили они у корельского князя, ходили в походы ратные, отражали натиски немцев безбожных. А в году шесть тысяч триста шестьдесят девятом князь Гостомысл почувствовал близость кончины своей. К часу этому из четырех сыновей его не осталось у стола ни единого. Все полегли ради дел славных, рубежи русские обороняя, варваров укрощая духом своим. Посему послал он вестников к дочери своей, Умиле. И сказал ей устами верными, что желает видеть на отчем троне внука своего, нареченного Рюриком. Отпустила Умила детей на родные берега, Рюрика старшего, а с ним братьев Синеуса и Трувора. И дабы сердце материнское успокоить, поплыл беречь Рюрика самый преданный и храбрый из «умильных» бояр, род коего в пределах Новгородских так с тех пор и рекли: Умильный. Честь по чести служили отцы наши. С Олегом Вещим ходили хазарам неразумным укорот давать, цареградцев данью обкладывать. Из рук апостола Андрея крещение святое принимали. Как немцы в схизматики из истинной веры подались, да на земли новгородские стали ходить разбойничать, то, Никитушка, славный предок наш, Тихон Лукич Умильный в году шесть тысяч восемьсот двадцать девятом вместе с воеводой Лукой к Шведам с ответным визитом отправились. Поперва в Финемарнен, опосля на Халоголад[81]. Да так погостевали, что схизматики страшной клятвой поклялись более с Русью не воевать, и доныне клятву сию хранят[82]. А как помрачение на князей нашло, Русь святую на куски порвали, да нехристей поганых позвали суд над собой вершить, то к басурманам неразумным, в Орду Золотую, предки наши так же за данью ходили[83]. Алексей Тихоныч – со Степаном Лепой, Михаил Алексеевич – с воеводой Анфалом. А в году шесть тысяч девятьсот тридцать первом на озере Котельковском в сече с князем литовским Витовтом отдал живот за Отчизну прапрадед мой Даниил Михайлович...
Боярин перекрестился, вытащил из-за пазухи нательный крест, поцеловал его и вернул обратно.
– Дед мой, твой прапрадед, Никита, Порфирий Путиславович ходил с торговыми делами на Обь. Басурман по дороге мечом охаживал, а добычу у чукчей, у Ледовитого моря, на кость и меха выменивал. Также и в Аглицкие порты на трех ладьях приходил с товаром, по пути собранным. Правды таить не стану, затмился разум у деда, поднял он меч свой супротив великого князя Иоанна Васильевича. Но вину признал, на кресте святом на верность присягнул и земли сии, на коих мы сейчас обитаем, от государя получил на вечные времена… Помолимся, дети мои, за упокой души славных родителей наших. И пусть даст Господь нам силы оказаться достойными деяний предков, не уронить чести имени своего, земли русской и рода бояр Умильных…
За столом повисла тишина. Под тяжелой дланью отца притих и несколько раз перекрестился даже малолетний Никитка – хотя молитвы, наверное, не произносил. Андрей, следуя общему примеру, опустил голову, шевеля губами, но думал не о Боге, а о себе. Что он мог сказать про свой род? Дед, наверное, сражался честно – потому, как в Отечественную пропал без вести. Но то дед по материнской линии – отец Андрея так же пропал без вести, поссорившись с матерью, когда будущему сержанту не было и четырех годиков. И всей чести – так это, что хоть от алиментов не бегал. А что было раньше, с прадедами и прапрадедами – дело темное. Честь рода… Интересно, а бегали бы в двадцатом веке от призыва молодые ребята, если бы каждому из них вот так же смотрели бы в затылок десять, двадцать поколений мужественных воинов? Можно сколько угодно утверждать, что люди разные, что дети за отцов не отвечают, что у каждого свой характер, а в семье не без урода – но Андрей почему-то был уверен, что ни Дмитрий, ни Никита из рода Умильных никогда не окажутся предателями или трусами. Потому, что имя таких предков – лучше умереть.
– Хотя, все мы русские, – прервал молитвенное молчание Илья Федотович. – Уверен я, боярин Андрей, что и твой род своего прошлого стыдиться не станет. Глаша, милая, раз уж мы собрались, прикажи Тимке, чтобы обедать накрывала. Полдень скоро. А дел насущных несчитано…
День и вправду оказался короток – сперва Матях с хозяином дома отправился на конюшню, где боярин выбрал для него седло, потник, уздечку, попону, попутно объясняя что-то и доказывая качество упряжи. Увы, сержант в этом деле ничего не понимал, а потому мог только кивать, стараясь делать вдумчивый вид. Потом дородная тетка в красно-синем узорчатом плаще и темной овчиной душегрейке поверх шерстяной кофты с длинным рукавами долго снимала с него размеры тонкой льняной бечевкой. Затем Дмитрий проводил сержанта в деревню Бараши, которую гроза татарского набега каким-то чудом миновала. Там местный умелец снял размер с богатырской ноги Матяха, пообещав стачать сапоги всего за неделю. Заказали пару сапог яловых, на выход, и пару воловьих, для похода. Барчук, так и не спустившийся в крестьянском дворе с седла, довольно долго выговаривал смерду, чтобы тот все делал сам, детям не поручал, и чтобы кожу лучшую взял, не жадничал. Седовласый мужик лет сорока, скинув соломенную панаму с седой головы, покорно слушал, молча кивая и не роняя в ответ ни слова. Дмитрий вскоре выдохся – дал шпоры коню, умчался.
– Будь уверен, боярин, – проводив взглядом нетерпеливого мальчишку, сказал сапожник. – Ладные сапоги справлю, сносу не будет.
Матях, поднявшись в седло, неспешным шагом двинулся следом, все еще опасаясь грохнуться с лошади, но уже несколько разобравшись в органах управления. Все вместе по простоте напоминало большой неуклюжий джойстик: тронул бока пятками – поехали, натянул поводья – тормоз; Потянул правый повод – поворачивает направо, Левый – налево. Главное – не забывать ослаблять повод по мере поворота и вовсе отпускать, когда нужно ехать прямо. Все просто, за исключением пустяка: если ездок ненароком делал слишком резкое или сильное движение, конь мог повести себя самым неожиданным образом, вплоть до вставаний на дыбы или скачков, сбрасывающих ездока в траву. Плюс постоянно колышащееся, а то и жестко пинающееся в зад деревянное седло. За полуторачасовую поездку Андрей намял им себе все, что только было можно. А все остальное – натер. В паху тоже нарастала боль из-за постоянно вывернутых в стороны ног. И если выезжая из усадьбы сержант подумывал по возвращении попытаться разговорить скромницу Прасковью, благо теперь он мог считать себя для нее как бы и ровней – боярский сын, все-таки! – то на обратной дороге сержант мечтал только об одном – упасть на свой топчан на живот, и не шевелиться до самого утра.
Глава 10
Помещик
– Боярин… – Андрей ощутил легкое прикосновение к плечу, резко поднял голову:
– Кто здесь?
– Вставай, боярин, заутреню проспишь, – хихикнула незнакомая девчонка и прыснула из терема.
– У-у-у-у… – разочарованно потянул Андрей, одновременно потягиваясь всеми членами. – Так не договаривались.
