— Вот, возьми.
Русский промолчал. Ливонец покачал головой, поставил ковшик на пол. Прикинул расстояние: мужик ногой может пнуть, и отодвинул чуток подальше. Положил на край белую тряпицу:
— Вот чистая. С собой брал, чтобы рану, если зацепят, прикрыть. Ты ее смочи, и в рот пососать давай.
Русский опять промолчал. Воин дошел до двери, остановился:
— Ты от меня ничего не бери, не надо. Пусть твой ребенок от твоей лошади возьмет.
Он вошел внутрь, прихватил кувшин с брусничной водицей, немного попил. Из горницы доносились стоны: его напарник, уложив сервку на спину и удерживая за ноги, старательно пытался пробить ее своим удом насквозь. Поначалу воин отвернулся, рассматривая убранство кухни, но тяжелые равномернвю выдохи и жалобные женские стоны никуда не исчезли и потихоньку просачивались в сознание, растекаясь по телу и концентрируясь внизу живота еще совсем не старого мужчины. Плоть его, словно проявляя любопытство к интересному представлению, напряглась и оттопырила штаны, норовя вырваться наружу. Горшки и чугунки занимали внимание все меньше.
— У-у… — простонал сквозь зубы более молодой ливонец, немного постоял у края стола, потихоньку расслабляясь, отступил. — Ты будешь?
— Да, — чуть ли не вопреки своей воле кивнул напарник и перехватил русскую бабу за ноги.
Нет, пожалуй, все-таки — ничуть не вопреки.
Промчавшись через озера, конница втянулась на реку, через несколько часов перешла в намет, пару верст двигалась так, потом вовсе остановилась. Несколько ратников отошли к лесистому островку, обрубая лапник и разводя огонь, над которым тут же повесили котлы с плотно утрамбованным снегом. Остальные тем временем расседлали коней, перекинули упряжь на заводных, поменяли местами чересседельные сумки и котомки.
Примерно через полчаса, когда снег растаял, коней напоили, насыпали им в торбы ячменя, дали еще немного времени поесть. Потом бояре затянули подпруги и снова взметнулись в седла. Рать помчалась дальше и остановилась на ночлег, только достигнув Лядов.
В деревеньке удалось разжиться сеном, теплой водой. Мужики закололи на всех бычка, так что воины неплохо поели на ночь, а местные бабы приготовили им завтрак еще до рассвета — и с первыми солнечными лучами рать опять помчалась вперед, в следующий раз остановившись на ночлег во все еще переживающем давешний неудачный ливонский штурм Чернево.
Местные жители, отогнав войско Ордена, немедленно восстановили порушенный частокол, на совесть залили водой земляной вал, укрепив его ледяной коркой чуть не в кулак толщиной — но вот направить разведку ко Гдову не догадались. Единственное, чем они помогли рати — это возможностью отдохнуть ночью в тепле и подкрепить свои силы.
— Ладно, на месте все разведаем, — решил Зализа, — не впервой. Там и решим, как поступать.
Новым утром бояре снова поднялись в седла и помчались дальше. До Гдова оставался всего один переход.
Полсотни кнехтов грелись вокруг костров, разложив рядом с собой короткие широкие мечи и длинные пики с гранеными наконечниками. В кирасах из них было всего полтора десятка: какой смысл таскать на себе холодное тяжелое железо, если никаких ратных стычек нет, да и быть не может?
После первого, решительного штурма под рукой сына Готарда Кетлера, в крепости остались начисто снесены ворота, и русские сами так плотно завалили проем между надвратными башнями, что там даже собаке не протиснуться. Перед вторым штурмом в стене удалось пробить изрядную брешь — но она обращена к озеру, туда, где точно так же скучают ландскнехты, которым снова задерживают выплату золота, и которые не уходят только потому, что надеются взять в Гдове хоть какую-то добычу. Каждый из солдат знал, что в окруженном высокими каменными стенами селении сидит всего сто стрельцов, может быть — вместе с бабами и несколькими успевшими сбежаться мужиками, а осаждают крепость четыре сотни воинов под командованием двух рыцарей.
Разумеется, лезть на стену никто не собирался — таких дураков больше не появлялось после того, как отряд Ахметской комтурии решил самовольно ворваться в город. Один залп пищальной картечью вдоль стен смел сразу все лестницы и объяснил вчерашним сервам, что нужно слушаться приказов дворян, а не бравировать смелостью. Теперь осаждающие терпеливо ждали, пока две немецкие бомбарды развалят угловую башню и позволят прорваться в уже открытый пролом, не опасаясь русской артиллерии.
В крепости грохнуло — чугунные шарики вылетели из бомбард и стукнулись в основание башни, выбив хлестнувшую в стороны каменную крошку. Валуны в этом месте уже давно напоминали головки сыра, жадно погрызенные мышами — но кладка еще держалась. И до тех пор, пока она не растрескается и не потечет — можно спокойно сидеть у костра и рассказывать байки из прошлых походов: о том, как один ландскнехт разбогател, расколотив на кухне слишком толстое полено, и обнаружил внутри полный золотых талеров горшок, как другой добился у девчонки признания в том, где ее отец прячет захоронку, поджарив ей ноги в камине, или как третий, вспоров брюхо купцу, обнаружил внутри горсть проглоченных жадиной драгоценных камней.
Со стены Гдова одиноко хлопнула ручная пищаль: на это тоже уже давно перестали обращать внимания: все равно пули до дежурящего на всякий случай отряда не долетают.
— Ого, а это кто? — толкнул локтем в бок своего соседа один из кнехтов, и указал на тяжело выползающие из леса груженные сеном сани. — Откуда?
Успевшие за два месяца безделья облазить все окрестные леса кнехты отлично знали, что на полдня пути в округе никаких селений больше нет. На передке саней, подгоняя запряженную в них пару, сидели трое сервов. Нет — двое!
— Ты глянь, баба! — ливонец, первым заметивший возок, начал подниматься. — Пошли, проверим? Хоть пощупаем…
Второму кнехту, не видевшему женщин с момента выхода войска из Кодавера, мысль понравилась, и он тоже поднялся. Конечно, это могли быть рабы одного из рыцарей, посланные за припасом для лошадей, и тогда их желательно «обыскать», а то, может, и просто русские дураки, не зная про начавшуюся войну, везут сено на продажу, и тогда… У воинов сладко заныло внизу живота, и они, грозно положив руки на рукояти мечей, двинулись саням наперерез.
Повозка, тяжело скрипя полозьями, никакой нервозности не проявляла — как и сидящие на ней мужики. А вот девка беспокойно крутила головой, похоже, прекрасно чувствуя, какое веселое продолжение дня ее ожидает.
— Эй, вы кто такие?
Росин спрыгнул с саней, шагнул кнехтам навстречу и предупреждающе вскинул руки:
— Стойте!
— Почему? Ты кто таков? — остановились ливонцы.
Послышался легкий шелест — тяжелая бронебойная стрела вошла кнехту в ухо и вылезла из другого почти на половину длины. Ливонец, казалось, ничего не заметил, не произнес ни звука, лишь моргнул несколько раз и начал медленно заваливаться набок.
Второму досталось намного хуже: ему в тело впились сразу две стрелы, но не убили, и теперь он хрипел, корчился, выдернул меч и попытался накинуться на Росина — но Костя уже бежал назад, к саням, оставив врага извиваться на снегу.
Кованая конница выхлестывалась из леса стремительным потоком
