и мчалась мимо ворот к лагерю ландскнехтов. На кнехтов у костра почти не отвлекались: просто каждый из бояр, пролетая мимо, выпустил по три-четыре стрелы, и тут же перевел «прицел» вперед — туда, где стояли куда более опасные немецкие наемники, опытные и умелые псы войны. Две с половиной сотни стрелков, тысяча смертоносных деревянных палочек с остро отточенными стальными наконечниками всего на пять десятков так и не успевших понять происходящее ливонцев. Бездоспешные воины полегли сразу, на месте. Те, кто, внимая приказам дворян, кирасы на всякий случай все-таки надел — падая и хромая, роняя за собой кровавые капли побежали к лесу.
За кнехтами не гнались: конница, меча перед собой стрелы и расширяясь в железную лавину, неслась к отдыхающим у костров ландскнехтам в тонких суконных чулочках. Но немцы жарили над огнем ломтики мяса не в тулупах, а в надетых поверх пышных вамсов кирасах и шлемах с высокими гребнями. И при виде вражеской конницы они не заметались в растерянности из стороны в сторону а стали торопливо застегивать на шлемах ремни, запаливать в кострах фитили и выставлять похожие на высокие рогатки сошки для мушкетонов. Прошла минута-другая, и в сторону боярских сотен громко захлопали торопливые выстрелы. Лошади начали кувыркаться вперед на подламывающихся ногах — но лава все равно продолжала нестись.
Ландскнехты начали отбрасывать бесполезные мушкетоны и выхватывать тонкие длинные палаши. Смешно! Несущуюся в атаку лошадь мечом еще можно убить — но остановить уже нельзя! В считанных шагах от врага бояре начали перехватывать рогатины, и опускать их вперед, метясь в лица врагов или вырезы кирас. Можно, конечно ударить и в саму кирасу, прямого удара ей не удержать — вот только выдернуть потом глубоко засевшее в доспехе копье почти наверняка не удастся.
Конница прошла по лагерю ландскнехтов, из глоток десятков почти одновременно убиваемых людей вырвался общий крик боли — всадники промчались, вырвались на лед Чудского озера, развернулись.
Между костров — там, где, казалось, не способно уцелеть ничто, стояли, сжимая окровавленные клинки, шестеро живых и здоровых немцев. А на земле, среди гладких кирас, бились в предсмертных судорогах несколько коней и распластались четверо воинов в налатниках и кольчугах.
Бояре, вернув рогатины за спины, снова взялись за луки — и истыканные множеством стрел ноги ландскнехтов сразу подломились.
Тем временем медленно ползущие сани развернулись вдоль берега, остановились. Игорь Картышев, зажимая в кулаках от ветра два тлеющих фитиля, нервно оглядывался то на происходящую позади схватку, то на появившуюся далеко впереди толпу. Основные силы осаждавшего Гдов войска, услышав далекую пальбу, расхватали оружие и мчались из обжитой деревеньки к крепости. Может быть, догадались о нападении на дежурные отряды и спешили на выручку, а скорее — торопились принять участие во вновь начавшемся штурме.
Какая разница, если путь все равно один: вдоль берега по льду?
Приближающиеся ливонцы на сани с невысоким стожком особого внимания не обращали — сено и сено, дело привычное. Какую опасность способна утаить в себе одна- единственная повозка? Только извращенный ум человека двадцатого века способен воспринять ствол с пороховым зарядом как действительно опасное оружие и потратить немалые силы, чтобы припрятать его в неожиданном месте, готовя противнику сюрприз.
До набегающих воинов оставалось от силы сотня шагов.
— Пора, — сказал Игорь племяннице и наклонился вперед, втыкая фитили в запальные отверстия.
— Со-олнышко! — пропела Инга своим умело поставленным голосом, так, что слегка оглохшие наступающие враги от неожиданности замедлили шаг.
Зато боярские сотни, услышав заранее обусловленный сигнал, немедленно бросили все, и помчались к саням, на ходу разворачиваясь для новой атаки.
Б-бабах! — сани словно взорвались: сено разлетелось во все стороны, Инга сковырнулась с пищалей на лед, а сами сани скакнули на несколько метров вперед, подрубив задние ноги ни в чем не повинным лошадям. Зато забитые в стволы полторы кадушки стального жребия — кусков железа, каждый размером с большой палец руки — мелко просеяли пространство перед пищалями, не оставив ничего живого на полосе шириной в десяток метров и почти на полторы сотни метров в длину.
В воздухе засвистели стрелы, кованая конница, огибая сани справа и слева, стремительно неслась вперед, честно предупреждая о своем приближении громогласным «Ура!».
Первыми побежали кнехты, вовсе не желающие попадать в кровавую мясорубку. Следом, поддавшись общей панике, кинулись наутек ландскнехты, бросая сошки и совершенно бесполезные при незажженных фитилях мушкетоны — а добывать огонь времени уже не оставалось. Русские, подбадривая бегство гиканьем и стрелами, мчались вдоль берега, отрезая врагов от спасительной чащи. Пусть попытаются скрыться на ровном, широком и кристально-белом снегу…
— Вы молодцы, бояре, — подошел, ведя в поводу своего жеребца, Зализа. — Никак не ожидал, что от этих дымных и тяжелых громыхалок может статься хоть какая-то польза.
— А чего пешком, Семен Прокофьевич? — удивился Росин.
— Стрелки огненные из седла вышибли, — признал опричник и, открыв полу налатника, показал юшман. — Три пластины погнули. Ударило так, думал кишки из глаз повыскакивают. Спасибо боярскому сыну Толбузину, байдану красивую подарил. Она у меня снизу поддета.
— Ничего себе, — Костя потрогал выбоины на доспехе пальцем. — Ребра-то целы?
— Пока не знаю, лекарь в Бору остался. А вы молодцы. В большой наряд вас ставить надоть, пользы больше станет. С мечами вы, бояре, режетесь не ахти.
— Так ведь, наверное, — указал Картышев на разбегающихся по озеру ливонцев, — закончилось, уже все?
— Двое пленных на дыбе показали, — признался Зализа, — что отряд большой вниз по Луге ушел. Мыслю я, в Яма-городе его должны были перехватить, но надобно сходить проверить. И вас с огненным припасом я теперича с собой возьму. Обязательно.
«Хорошо все-таки, что я попал в этот военный поход!» — уже в который раз порадовался Прослав, засыпая сани свежим сеном. На этот раз в заброшенной деревеньке серв нашел вполне пригодный в дело, еще не сточенный топор и настоящие железные вилы. Инструмент он кинул на дно саней, под бомбарду: уж этим добром его никто попрекать не станет.
Путь двух сотен Тапской комтурии вниз по Луге отмечался длинной чередой черных дымов. Правда, сами ливонцы повинны в них ни разу не были: просто воеводы и посадники крупных селений и старосты мелких деревень, встревоженные созывом поместного ополчения обеспокоились заброшенными было из-за долгого мира наблюдательными постами.
В эти дни они вернули засечников туда, где они не появлялись уже несколько десятилетий, а там, где, по старой памяти, за дорогами и рекой все же приглядывали бездельные малолетки — поставили более серьезных мужей.
Результат не замедлил себя ждать: за несколько миль до приближения войска к очередному поселку, с берега реки в небо неизменно поднимался черный или сизый дым сигнального костра. Подошедшие ливонцы каждый раз обнаруживали или запертые ворота окруженной земляным валом деревушки, над частоколом которой маячили топоры на длинных рукоятях, а стены поблескивали от застывшей на них свежей воды; либо находили опустевшие хутора, в которых не оставалось ни единой живой души кроме, разве что, мышей, а к ближайшему леску уходила натоптанная
