жребию.
Внезапно несколько раз громко факнула сирена сигнализации, после чего в углах помещения тревожно замигали синие лампочки. Испанец выругался: вот не нашлось какому-нибудь бомжу другого времени к нему во двор забраться. Под кустиком, видно, захотелось переночевать. Или окна открытые поискать. Ладно, охрана разберется — зря, что ли, он «Скифу» каждый месяц за двух бездельников у входа платит? Им вроде даже пистолет один на всех выдан. Тем более, что сине-белые, словно расслышав далекую угрозу, перехватили мяч и дружно ринулись в атаку.
— Ну, давайте, давайте, паршивцы! — привстал на шезлонге Испанец.
Со стороны черного хода послышался истошный вопль невольницы, перешедший в булькающее хрипение. Это было уже серьезно. Правда, импульса освобождения жизненной энергии колдун не ощутил — значит, горла Ире никто не рвал, просто сознание потеряла.
— Проклятые охранники… — Испанец покосился на «тигровую лапу», лежащую у стеночки декоративного пруда, снова на экран, опять на лапу. Зенитовцы отчаянно атаковали, привлекая к себе внимание, не давая нагнуться за оружием. Двое защитников кинулись бело-синим навстречу, нападающий дал пас на другой край поля, там мяч аккуратно принял еще зенитовец, вышел один на один с вратарем… Почти за самой спиной послышались тяжелые шаги, и Испанец, громко выругавшись, скатился с шезлонга, схватил «тигровую лапу» и выпрямился во весь рост:
— Ну, кто тут еще? — Покачал он древним китайским оружием, которое представляло собой три толстых стальных прута, остро отточенных, сваренных у основания, согнутых под прямым углом и разведенных на два пальца друг от друга. Садовник называл «лапу» «тяпкой» и ковырялся боевым оружием в земле, да и сам колдун под настроение иногда рыхлил ею землю под цветами или вяло растущими пальмами. И все же Испанец был уверен, что при необходимости без труда снесет этой «тяпкой» половину черепа какому-нибудь грабителю или вырвет пару ребер залетному рэкетиру.
Однако к нему пожаловали не те и не другие — обостренное обоняние колдуна ощутило смрад разлагающейся плоти, запах затхлости и вечной сырости. А уже затем он увидел выбредающего из-за кокосовой пальмы гостя. Вытекшие глаза, лохмотья кожи на лице и плечах, похожие на струпья клочья подсохших за время пути гнилых тряпок. Мертвец ничего не говорил, не спрашивал. Он просто тупо наступал на хозяина особняка, чуть повернув и наклонив голову, словно отыскивал его на слух.
— Давненько я не встречал таких тварей, — вздохнул Испанец. — Кто же тебя породил в этом тихом городке?
Мертвец попытался дотянуться колдуну до лица. Тот снисходительно усмехнулся, а потом прошел «тигровой лапой» гостю вдоль живота. Стальные когти впились в податливую плоть и вырвали крупный кусок склизкого мяса. Гость замычал, принялся тыкать вперед кулаками. Колдун чуть сдвинулся в сторону и снова взмахнул своим оружием, вырывая еще клок мертвечины. Боли его противник, естественно, не чувствовал, но это ничего не меняло: с оторванными руками и ногами он все равно много не навоюет.
— Вратарь падает, не доставая мяча, ворота пусты. Успеют ли зенитовцы воспользоваться таким уникальным шансом? — взревел в телевизоре комментатор.
— Проклятье! — Махнув «лапой» гостю по лицу и сорвав с него нос, Испанец перепрыгнул шезлонг, остановился перед экраном.
— Удар! Штанга! Еще удар… Надва метра выше ворот! Какое потрясение для болельщиков!
— Идиоты!!! — схватился за голову колдун и тут же получил страшный пинок в спину, от которого перелетел через невысокую стеночку и рухнул в пруд, едва не выплеснув наружу его величавых обитателей. — И этот еще тут…
Испанец поднялся и тут же упал обратно, уворачиваясь от смертоносного удара: мертвец завладел «тигровой лапой» и, даром что безглазый, действовал ею вполне уверенно.
— Кто ты такой? Кто тебя послал? — отплевывая воду, поинтересовался Испанец, выбираясь из прудика на другую сторону. — Кто тебе нужен?
— Альварадо Педро… — неожиданно соизволил ответить мертвец.
— Глупый вопрос, — укорил себя колдун. — Как будто непонятно, к кому он пришел.
Мертвец, вместо того чтобы обогнуть крохотный прудик по газону с фиалками, перешагнул бортик и, расплес-ивая воду, направился к хозяину дома. Рыбки моментально всплыли кверху брюхом, словно глотнули цианистого калия.
— Ну, какой паразит, — возмутился Испанец. — Сад истоптал, невольницу почти угробил, теперь рыбок потравил! Ладно, давай сделаем иначе, тупая мертвечина. Я здесь. Иди сюда. Тебе нужен Альварадо Педро? Я здесь.
— Я здесь! — заревел в ответ мертвец, ускоряя шаг.
— Правильно, — согласился Испанец, отступая к веду-им в дом раздвижным дверям. — Я здесь. Альварадо Педро.
— Альварадо Педро, — эхом повторил мертвец, следуя за хозяином дома.
Колдун, поминутно оглядываясь на гостя, остановился перед кабинетом, быстро настучал шифр на кодовом замке, повернул ручку. Мертвец, оставляя влажные следы на драгоценных персидских коврах, которыми был выстелен коридор, торопился следом. Время от времени он разрывал воздух перед собой трехзубым оружием.
— Альварадо Педро… — позвал за собой гостя Испанец, включил в комнате свет, пересек ее и снял со стены прекрасный толедский клинок, с которым прошел половину Европы, с явным наслаждением рассек им воздух и встал в фехтовальную позицию. — Как давно я этим не занимался!
— Альварадо Педро!
Вломившись в кабинет, мертвец повернулся к нему, замахнулся «тигровой лапой». Бывший кирасир принял удар на повернутое плашмя лезвие, легко откинул в сторону и классическим прямым выпадом пробил гостю грудь. Это стало последней ошибкой в его долгой, очень долгой жизни. Мертвец моментально перехватил мага за оказавшееся так близко запястье, рванул к себе и впился губами в губы. Ведь он не хотел смерти Испанца. Испанцем он считал себя. Мертвому телу для ощущения жизни, ощущения своего реального существования не хватало только души — и он взял, он вернул себе душу умелого рубаки, утонченного ценителя маленьких радостей, дворянина из мелкого разорившегося рода Педро. В кабинете осталось лишь тело, не имеющее никаких признаков насильственной смерти, если не считать бледности на лице и множества набухших под самой кожей кровеносных сосудиков — явного признака сильной сердечной недостаточности.
Слюдяное окно покрылось толстой шубой изморози, практически не пропуская света, и царевич Иоанн поднялся из-за бюро, соскреб ее ногтями, потом отошел к внутренней каменной стене, в которой проходил дымоход, прижал к ней ладони, отогревая руки. Ножа, а тем более кинжала или сабли ему никто не доверял, а потому он привык в случае нужды пользоваться подручными средствами и чаще всего — собственными руками. Стряхнул капли. — Шуйские по-прежнему жадились на всем, что касалось Великого князя, и никаких ручников в светелке не имелось.
Не желая касаться драгоценной книги влажными руками, Иоанн прогулялся по комнате, распахнул входную дверь:
— Эй, кто тут сидит. Квасу мне велите принести.
— Может, тебе еще и девку с вином подослать? — хохотнул одетый в шитую алым катурлином ферязь холоп, игравший с двумя приятелями в кости. Времена изменились, и за подросшим царевичем приглядывали уже не тетки-няньки, а московские бояре со своими ратными людьми.
— Девка мне не по чину, — холодно возразил юноша, — мне боярыня положена, коли захочу. Зелья же бражного не терплю[47]. Квасу хочу.
— Ужо, побежал. — Холоп закинул кости в деревянный стакан, несколько раз встряхнул.
— А не ты ли уговаривал меня Василия Шуйского ядом извести? — прищурился на него Иоанн. — Странно, что после дела сего тебя при моих покоях оставили. Надобно Дядюшке, Ивану Васильевичу, пожаловаться.
— Да ты что, княже? — С лица заносчивого холопа мгновенно сошла краска. — Помилуй, обознался ты. А квасу враз принесут. Моргнуть не успеешь.
