последнего стрельца, будет разгромлена и без их участия. Что же, на войне бывает всякое. Но сейчас ему предстояло в очередной раз попытаться разрешить извечный спор между броней и саблей, между стремлением к победе и надеждой на неуязвимость, между силой и выносливостью.
Век за веком сталкивались на полях сражений кованая конница и рыцарские отряды, проливая кровь, побеждая или умирая в сечах, и каждый раз оставались в уверенности в правильности именно своей тактики и принципа воинского вооружения. Рыцарь — неуязвимый, хотя и неуклюжий, спрятанный в броню до кончиков пальцев, и размахивающий в сече не только мечом — но и одетой на кисть латной перчаткой, железным рукавом, громыхающий множеством сочленений. Русский боярин — гибкий, шелестящий похожей на драконью кожу кольчугой, рукава которой всегда заканчиваются у плеча, а на руке которого далеко не всегда есть даже наруч — потому, что рука должна быть легкой, и не уставать, даже если рубиться с врагом придется несколько часов без перерыва.
А вот тяжелый рыцарь полностью выдыхается всего за полчаса.
— Пора! — опричник схватился за рогатину, и дал шпоры коню, разгоняясь для смертоносного удара, а за ним, сперва на рыси, а затем переходя в стремительный галоп помчалась вся остальная конная рать. На этот раз вместо стрел она сама мчалась на врага, неся ему смерть на множестве стальных, украшенных чеканкой или воронением, или просто остро отточенных и похожих на поблескивающих чешуей рыбок наконечниках. И нет силы, способной остановить удар разогнавшегося на всем ходу всадника.
Темная масса кованой конницы ударила в бок и в спину ведущим тяжелый бой рыцарям — и многие сотни из них оказали пробиты копьями насквозь, не успев даже осознать опасности, многие посечены саблями или сбиты с коней, не успев развернуться для отпора. Вдобавок, от слитного удара многотысячной конной массы, они оказались сдавлены, как попавшая под щелчок пальца оса — и вытолкнуты вместе с еще отбивающимися стрельцами на каменные россыпи.
— Они переломают там ноги! — ударил кулаком о седло адмирал. — Что они делают?!
Он не хуже Зализы понимал, что рыцари выдохлись, что им нужно отступить, перевести дух, восстановить силы — но шведская конница оказалась в кольце, и на ней оставалось либо поставить крест, либо немедленно спасать.
— Трубач! — рявкнул Брагге. — Играй общее наступление!
Наверное, это было неправильно — но у командующего армией просто не оставалось другого выхода.
Ряды шведской пехоты дрогнули, и медленно двинулись вперед, собираясь атаковать русскую конницу. С расстояния сотни шагов ландскнехты дали слитный залп, прореживая боярскую конницу — и одновременно предупреждая ее об атаке. Русские развернулись навстречу, размахивая саблями и кистенями, людские массы слились, и сражение окончательно превратилось в неуправляемую резню, всеобщую кашу, понять что-либо в которой, или изменить казалось совершенно невозможным.
— Улаф, ты вернулся? — оглянулся в поисках королевского пажа Якоб Брагге.
— Да, мой адмирал.
— Слава Богу. Я уж боялся, что тебе захочется. ринуться в общую атаку. Жди здесь, ты мне вот-вот понадобишься…
Командующий еще раз окинул взглядом царящую на поле боя неразбериху. В начале битвы у него имелось вдвое больше сил, нежели у русских. Возможно, рыцарская конница и не смогла смять вражеские порядки, но урон она нанесла ощутимый. Теперь там рубится почти вся его пехота, а у русских остались нетронутыми правое и левое крыло. Значит, в сече сейчас участвует почти втрое больше шведов, нежели язычников! И если язычники не бегут, то только потому, что… Что им не хватает последнего, завершающего удара, решающего судьбу сражения.
— Улаф, ты видишь весь тот сброд, что толпится на правом крыле русских?
— Да, мой адмирал.
— Скачи к барону де Дескапье и передай мое пожелание доблестным швейцарцам немедленно разогнать эту толпу и ударить русским в спину. Надеюсь, это не составит для них особенного труда.
Юноша развернул коня и помчался в лес, отдавая приказ главному резерву шведской армии вступить в бой.
Швейцарцы выдвинулись из леса, как призраки, вырастающие прямо из земли, немедленно сомкнулись в строй и двинулись вперед твердым шагом. Эти отважные воины первыми в Европе поняли, что подвижность на поле боя куда важнее висящего на теле железа и уже не первое десятилетие пугая врагов презрением к их оружию и насмехаясь над закованными в кирасы союзниками. «Храбрость защищает лучше брони!» — эту свою поговорку они подкрепили целой чередой побед над Священной Римской Империей Германской Нации — то есть, половиной Европы, став самыми желанными наемниками для любого короля.
Они шли в атаку, как на парад — роскошные коричневый вамсы с пышными рукавами и широко раскрытым воротом, из-под которого проглядывает спускающийся мелкими складками ворот рубашки, пышные шарики коротких ватных штанов о-де-щос, из-под которых спускались светло-серые чулки, деревянные туфли выкрашенные в красный цвет. Короткие мечи на боках, опущенные протазаны и абсолютная уверенность в своей победе. Поэтому их не очень удивило, что при приближении полка закаленных в войнах швейцарцев русский сброд начал пятиться.
— Пора! — соскользнув с камня вниз, выдохнул Росин. — Нас атакуют.
Одноклубники, поднимаясь на ноги заторопились к пушкам. Кто с тлеющим фитилем, кто с ядром или мешком пороха — чтобы сразу после выстрела забить в ствол свежий заряд. Псковские охотники, как и было обговорено заранее, начали медленно пятиться, увлекая за собой казаков, и в расширяющемся просвете между камнем и людьми стали видны ровные шеренги врагов.
— Прямо психическая атака, — облизнулся Росин. — Пожалуй, ядрами можно лупить хоть сейчас, а если картечью — своих заденем.
— Так чего, начинаем? — нетерпеливо спросил Архин.
— Да в общем-то… — Костя выждал еще чуть-чуть, давая просвету время увеличиться до десяти шагов, и резко скомандовал: — Пали!
Б-бабах! Эхо отразилось от близкого камня, усилив звук залпа многократно и пять чугунных ядер, предназначенных для разбивания каменных стен, прошили строй швейцарцев насквозь, умчавшись далеко им за спину, а два ведра картечи, выплеснутых из сорокагривенных пищалей, хотя и не ударили так же далеко, но зато прорубили во вражеских рядах широкие просеки.
— За мной! — Росин, увлекая своих хлопов и часть одноклубников, кинулся в выросшую перед нарядом пелену, пробежал в ней десяток шагов и, выскочив на свет, упал на колено, одновременно вскинув пищаль: — Получи!
Пятнадцать картечин, забитых поверх заряда пороха, выбили из строя еще двоих швейцарцев — а рядом, кто стоя, кто с колена, открывали огонь по врагу все новые и новые вбегающие из дыма стрелки. И швейцарцы, непривычные к столь жесткому отпору, остановились.
— Ур-ра! — видя замешательство неприятеля кинулись вперед казаки, за ними — псковичи, и отступление швейцарцев превратилось в бегство.
— Эй, Картышев! Ты меня слышишь?! — оглядываясь на дым, закричал Росин.
— Чего?!
— К новгородцам беги! Какого хрена стоят, пока все дерутся?!
