Облачившись, они покинули комнату и повернули направо, к середине дома. Ведун угадал: через десять шагов они вышли в коридор, уходящий вглубь дворца — его освещало окно, прорубленное как раз в торце. Еще через сто шагов они нашли витую лестницу, спустились в полумрак — и уже отсюда, по яркому свету, без труда определили выход во двор.
Будута и Любовод, одетые точно так же, как ведун, были уже здесь, — переминались с ноги на ногу у пруда, причем холоп потирал покрасневшее ухо.
— Доброго дня, друже, — обнялся с купцом Олег. — А ты чего бурчишь?
— Абрикос сорвать хотел, — сообщил купец. — Ну, я ему ухо и накрутил.
— Не видел же никто! — пожаловался Будута.
— А ты откель ведаешь? — цыкнул на него Любовод. — А ну, на честность нас проверяют? Увидят, что тать ты приблудный, да в окно и выкинут, птичкой-жаворонком полетать.
— Из-за абрикоса одного?
— Тут не ягода, тут честность нужна, — назидательно сообщил купец. — Коли мелочь стянул, то и на ценность позаришься, ежели останешься без присмотра. А стало быть, в доме богатом тебя держать нельзя. А коли и держать, то далее конюшни не выпускать.
Воспитательную беседу прервал кормчий, тоже вышедший во двор.
— Здрав будь, хозяин. И тебе здоровья, колдун.
— А мне? — обиженно буркнул Будута.
— Ты, холоп, первым мне кланяться должен, а не здравницы ждать! — досталось пареньку и от Ксандра.
— Чего делать-то теперь станем, друже? — спросил купца Середин. — И обижать хозяина нехорошо, коли уйти не поблагодарив, и досаждать лишнее время тоже не хочется. Раз одежду выдали, стало быть, считают, что можем уходить. Кормить больше не собираются, никуда не зовут…
— Обожди, колдун, — покачал головой Любовод. — Обожди. Понимают, мыслю, хозяева, что, одежу найдя, мы на воздух выйдем. Либо пригласят ныне куда, либо… Либо и впрямь уходить придется. А у меня теперича и ножа нет в запасе, и гривну с шеи тати сняли, да и перстни попропадали все. Совсем уж с пустыми руками…
Из дверей яшмового дворца вышли двое воинов в черном, обогнули прудик с фонтанами с разных сторон, коротко поклонились:
— Мудрый Аркаим приглашает вас позавтракать с ним, чужеземцы.
— Боги не оставляют меня своей милостью, колдун, — обрадовался купец, подмигнул Ксандру и первым устремился за воинами.
Хозяин здешний жил богато. Невероятно богато. Пройдя через двери, сбитые из чуть желтоватого, ароматного сандалового дерева, что ценится на вес даже не золота, а драгоценных самоцветов, Олег уже не удивлялся ни пушистым коврам, выстилающим все полы, ни тонкой резьбе из розовых кораллов, что украшала колонны просторного, размером с баскетбольное поле, зала, ни золотым подсвечникам, отлитым в виде неведомых ему символов и выставленным перед распахнутыми настежь окнами. Видать, для защиты от злых духов — не для света же! Высокий, с резными подлокотниками трон из все того же сандала стоял напротив дверей, за ним возвышалась стена — целая стена! — из слоновой кости, которую сплошь покрывали разноцветные руны из полупрозрачной эмали. Из той ювелирной эмали, которой так гордятся киевские мастера, изготавливая известную во всем обитаемом мире скань или финифть. К трону вели серебряные с замысловатой чернью ступени, с каждой стороны возвышались по три сверкающих шеста с деревянными, изрядно погрызенными кем-то перекладинами. Перекладины, судя по всему, были вырезаны из мореного дуба, а вот шесты… Если бы Середин не знал, что во времена крещения Руси это абсолютно невозможно, то подумал бы, что они катаны из полированной нержавейки.
Любовод жалобно охнул, созерцая все это великолепие, наклонился к ведуну, шепнул в ухо:
— Коли изгнанник-отщепенец так живет, каковы же у Раджафа палаты быть должны?
— Мне больше интересно, где нас потчевать станут, — отозвался Олег. — Проголодался я чего-то. А золото в брюхо не положишь.
— Все ты о жратве, да о жратве, — вздохнул купец. — О душе бы подумал.
Середин, решив, что ослышался, даже оглянулся. Может, это Ксандр по христианской привычке ляпнул? Но нет, кормчий, уронив челюсть, разглядывал роспись потолка.
— Это в серебре, что ли, душа хранится? — поинтересовался ведун.
— В красоте, — ответил новгородец, и Олег ощутил укол совести. Получается, не с одной прибылью на уме жил этот потомок русалки. Не о богатстве в первую очередь подумал.
Из боковой двери появились слуги в одинаковых белых рубахах с красной вышивкой округ ворота, быстро выставили бок о бок скамеечки в три ладони высотой, накинули на них разукрашенную тюльпанами и колокольчиками скатерть, споро расставили мисочки, чаши из тонкого полупрозрачного оникса, кувшины с питьем. Пара минут — и они исчезли, оставив гостей наедине с угощением. Путники озадаченно переглянулись.
— Нехорошо как-то без хозяев за стол садиться, — кашлянул Любовод.
— Но ведь для нас поставлено. Рази нет? — облизнулся Будута. — Нас ведь кушать звали?
— Это верно, — подтвердил Олег.
— Однако же обидеть хозяев не хотелось бы, — подал голос кормчий. — Хотя, кто знает, каковы здешние обычаи? Так далеко мы еще не заплывали.
— Че ж теперича — с голодухи возле угощения помирать? — Холоп решительно упал на колени, придвинул к себе одну из мисок. — Вот токмо ложку мою тати здешние у реки забрали.
— Эх, прости Господи, — перекрестился Ксандр и тоже сел, подтянув под себя колени. — Коли к столу позвали, так к нему садиться и надобно, а не мыслями тревожиться.
— Так мы хозяев ждать станем, господин? — поинтересовалась Урсула.
— Ладно, — махнул рукой Олег и тоже опустился на мягкий ковер. — Коли что, отговоримся. Чужестранцы мы все же, обычаев можем и не знать.
Ложек не было ни у кого: бандиты Раджафа оставили своих жертв в одних рубахах и штанах. Столовых приборов на столе не имелось — видать, здесь, как и на Руси, гостям полагалось приходить со своим инструментом. Поколебавшись, ведун запустил в одну из мисок пальцы, переправил угощение в рот. Это был нежнейший мясной паштет. Не острый, не соленый, не сладкий, и даже мясной привкус приглушался какими-то приправами. После того, как пальцами полазил, миску уже никому не передашь, поэтому Середин доел паштет сам, потом придвинул другую миску, попробовал — там оказался мусс с ярким яблочным вкусом. Прочие путники тоже яро налегали на салатики, паштеты и повидла, на время забыв, где они находятся. Поэтому хлопанье могучих крыльев застало их врасплох — глядя на кружащего по залу огромного пепельно-серого орла, люди изумленно замерли с паштетами и сластями на пальцах.
Орел, хрипло каркнув, уселся на одну из перекладин возле трона. Минутой спустя через окна в зал ворвались еще две птицы с размахом крыльев явно за два метра, тоже совершили торжественный облет помещения и заняли места на перекладинах. Гордых, красивых птиц объединяло одно странное украшение: на груди у них висели матерчатые сумки размером с дыню среднего размера.
— Почтовые кумаи, что ли? — торопливо облизал пальцы Любовод. — С такими не то что грамоты, но и подарки изрядные отправлять можно.
— Завязки странные, — указал на деревянные палочки размером с палец Олег. — Изжеваны, словно их не руками открывают, а… клювом дергают.
— И верно, — согласился купец. — Может, играют с ними птицы? Со скуки. Они ведь вечно клюют что-то.
