бился, что ли? Поопаснее вороги встречаются. И живые, и нежить.
— Вот о том речь и веду… — Правитель указал на невольницу, все еще лежащую в беспамятстве. — Не всякий смертный спокойно вид мертвеца ходящего вынесет. Далеко не всякий бок о бок с ними в поход пойдет и командовать посмеет. Ты — можешь. Найду ли я другого?
Олег хмыкнул: ему в голову опять вдруг пришел расхожий штамп из боевиков далекого двадцатого века. Умный герой приходит к дикарям, становится главой сопротивления всяким разным злым диктаторам и во главе повстанцев громит врага, провозглашая всеобщую свободу и равенство. Неужели в жизни возможно то же самое?
— Почему бы тебе самому не возглавить свою армию, мудрый Аркаим? — вдруг спросил он.
— Меня прозвали мудрым не за глупость, чужеземец, — покачал головой властитель. — Умение правителя заключается не в том, чтобы все делать самому, а в том, чтобы выбирать людей, которые сделают нужные дела лучше его самого. От тебя будет намного больше пользы во главе рати, нежели от меня. Зачем же мне высовываться и мешать? Будет лучше, если я стану помогать, не вмешиваясь в твои решения.
Середин тяжело вздохнул, размышляя над полученным предложением. С одной стороны — заманчиво. Ратная слава, победы, власть. С другой — а нужно ему это?
— Я понимаю твои сомнения, чужеземец, — сложил ладони на груди правитель. — Не всякому по нраву рисковать жизнью за чужой народ, чужие интересы. Скажу лишь, что награда за старания будет таковой, чтобы искупить все муки, труд и риск. Захочешь — получишь землю в моих владениях на вечные времена. Захочешь — возьмешь деньги, товары, злато, сколько сможешь унести. Захочешь — иной награды истребуешь. А сверх того я дам тебе награду, которую способен оценить только тот, кто способен ценить мудрость. Я подарю тебе знание.
— Какое? — вскинулся ведун.
— Вот это, — указал здешний властитель на толпу покачивающихся в ожидании приказа мертвецов. — Я научу тебя поднимать мертвых и повелевать ими.
— Вот как? В честь чего такая щедрость, мудрый Аркаим?
— Это не щедрость, а корысть, чужеземец. Если ты поведешь мои войска, то благодаря этому знанию сможешь оживлять обитателей кладбищ, что лежат возле городов, сможешь поднимать павших воинов врага и вливать их в свои ряды. Как понимаешь, мне самому важно открыть эту тайну. Но только тому, кто станет моим воеводой. Хотя я понимаю, все это не так важно по сравнению с главным. Прислушайся к себе, ведун Олег, прислушайся к своему сердцу, к своей совести. Неужели тебе не хочется сделать так, чтобы на этой земле стало хоть немножечко меньше зла? Меньше детских слез, меньше страданий, меньше крови? Ответь мне, чужеземец! Неужели ты не готов потратить на это всего лишь несколько недель своей жизни?
— Только не говори, мудрый Аркаим, что свержение тиранов — это лучший способ борьбы со скукой! — не выдержал Середин. — Со своей совестью я как-нибудь договорюсь сам!
— Извини, чужеземец, — опустил глаза правитель. — Я понимаю, боль моего народа не так важна для тебя, как возвращение в родные места. Я помогу вам выбраться отсюда при первой возможности.
— Хорошо, мудрый Аркаим. Но если я соглашусь принять командование на себя, мне понадобятся щиты. Много. Каждому воину. Копья, длиной от пяти до десяти шагов. Карта Каима, дороги, цели наступления и опорные крепости Раджафа. Еще лошади — мне и тем людям, что отправятся со мной. Разумеется, ладная броня каждому. Место для тренировок. Воинов — хоть мертвых, хоть живых — нужно натаскивать на правильные действия в бою до полного автоматизма. Ах да, на карте должны также быть нанесены стратегические объекты для пополнения войск. То есть кладбища.
Итшахр
Мертвые воины были хороши всем: не спали, ни ели, не уставали. По выносливости превосходили любые механические устройства, не то что лошадей или мулов. Но тупы — тупы были безмерно.
— Смотри сюда, мудрый Аркаим… — Олег, угробивший уже целую неделю на дрессировку армии, принялся расставлять одетых в дерюжные накидки воинов. Одетых не для красоты или тепла, а просто для приличия, чтобы не сильно людей пугать там, где придется проходить по дорогам. — Итак, выставляем первый ряд. Щиты сомкнуты, плечом воин подпирает левый край своего щита, правый край лежит поверх плеча соседа справа. Точно так же каждый удерживает край левого соседа. Получаем прочную единую стену, проломить которую можно разве что тараном. Первый ряд с мечами, второй, третий и четвертый — с копьями, которые высовываются вперед. Те, что сзади, колют напирающего врага и подпирают первый ряд. Первый держит стену. Если где-то под напором стена начинает расходиться, в щель наносится удар мечом. Тот, кто слишком сильно давит, получает рану — напор ослабевает, стена выравнивается. Вот и все. Воевать можно вечно и практически безопасно. Понятно?
Правитель кивнул, и Середин продолжил свою лекцию:
— Значит, таков принцип обороны. Теперь наступление. По сигналу вся линия начинает двигаться вперед, выдавливая противника. Задние ряды напирают на передние, увеличивая усилие. Копейщики через плечи и щиты переднего ряда колют пиками всех, до кого могут дотянуться. Через шаг щиты раздвигаются, мечи наносят секущий удар снизу вверх, и стена тут же смыкается снова. Мясорубка работает до последнего вражеского солдата, свои воины практически не теряются.
— Великолепно! — восхитился властитель. — А как они смогут выстоять против конницы?
— Смотря какой. Против легкой — запросто. Конница налетает, врезается в щиты, слегка отпихивает первый строй, кого-то колет пиками. Но в пешем строю на каждый щит три копья выглядывают, а у всадника только одно. Поэтому нанизан он будет всенепременно, шансов никаких. Сам, конечно, тоже может кого из строя достать. Но не обязательно. И не передних. У колесницы дышло опасно высовывается, натуральный таран — но зато конские морды беззащитны, по ним копьями удар и наносится. Инерционность у колесниц, конечно, большая. Но — первый ряд приседает, наклоняет щиты на себя, под ними же и прячется. Колесницы вылетают наверх, падают на задние ряды, на щиты и выставленные копья, после чего истыканные трупики возничих вместе с прочими отходами оттаскиваются назад и выбрасываются. С конницей это фокус не пройдет. Всадник, в отличие от возничего, способен колоть вниз, под себя.
— Неплохо… — Мудрый Аркаим с неожиданной человечностью прицокнул языком. — А каково этому строю биться со смолевниками?
— Если атакующая лава рыхлая, то так же легко, как и против легкой конницы. Стена-то монолитная, все щиты друг друга держат. Удары одиночных коней ее не пробьют, копий на каждого всадника придется по десятку, а то и больше. Исколют, да и все дела. Хуже, когда атакующий строй плотный. А кованая рать как раз сплоченно всегда и атакует. Четырехкратное преимущество по копьям все равно остается, но одетых в броню коней и всадников проткнуть уже не так просто. Удар же их копий пробивает даже щиты. К тому же, инерция большая, масса плотная. В общем, они строй пробивают неизбежно. Всегда. Вопрос — насколько глубоко. Если не до конца — тот ряд, что остался перед ними, продолжает выполнять роль стены, выдавливая врага обратно. Те, что по сторонам, вырезают прорвавшихся, смыкаются, восстанавливают строй. Или прорвавшиеся вырезают пехоту, расширяют прорыв, ломают строй, и вся армия гибнет. Это уже вопрос доблести и готовности биться до конца.
— Интересно… Ты хорошо рассказываешь, чужеземец. А что еще может вызвать поражение?
— Прорыв конницы во фланг или в тыл, — принялся загибать пальцы Олег. — Но на такой случай воевода обычно оставляет себе резерв. Тяжелая конница в охваты не бегает,
