Сухой треск выстрела вернул его в реальность. Громкий взрыв вверху, последовавший вслед за выстрелом – хлопок, звон разбитого на мелкие кусочки стекла, слабое, но все же заметное падение освещенности, – подсказал, что пуля ушла в сторону и попала в лампу под потолком. Но еще прежде чем Эмблер успел понять это, острая боль пронзила живот, и только еще через мгновение сознание связало эту боль с молниеносным движением ее руки и сверкнувшим стальным лезвием. Сбитый с толку, ошарашенный, он опомнился только тогда, когда ощутил второй удар. То, что невозможно было представить, то, во что он отказывался верить, происходило наяву – охваченная дикой яростью, она била его ножом, снова и снова втыкала в него лезвие – сильнее, глубже…
Кровь вытекала из него, как вино из переполненного кубка, но это не имело значения, потому что он должен был остановить убийцу – или потерять все: имя, душу, себя самого. Собрав остававшиеся силы, Эмблер навалился на нее, стиснул ее запястья, прижал руки к полу. Вокруг кричали и визжали, но звук доходил до него словно издалека. Мир отступил, осталась только она, женщина, которую он любил, убийца, которую он не знал, и она билась и металась под ним в гротескной пародии на любовный экстаз. Глаза ее горели злобой, лицо не выражало ничего, кроме ненависти и яростной решимости загнанного в угол хищника.
Мысли его начали путаться от потери крови, силы уходили, так что рассчитывать оставалось только на собственный вес.
Издалека, из шипения белого шума, словно пробиваясь с другого континента, пришел голос.
Копье. Меч.
Фрагменты прошлого вспыхивали и тут же тускнели, меркли, как будто пленку памяти прокручивали через неисправный диапроектор. В клинике Пэрриш-Айленда именно ее тихие слова ободрения и поддержки внушили ему мысль о побеге, и даже день был выбран ею. Именно она на каждом повороте уводила его в сторону и одновременно направляла на цель. Таркин,
Боль от открывшейся в душе раны затмила боль физическую. На мгновение он зажмурился, а потом, напрягая все силы, поднял веки.
Он всматривался в ее глаза, отыскивая в них женщину, которую знал, но видел только черноту, отчаяние проигравшего и неутихающую враждебность, и лишь в последнее мгновение, перед тем как потерять сознание, в этой черноте, в самой ее глубине, Эмблер рассмотрел мерцающее отражение – он нашел себя.
Эпилог
Харрисон Эмблер закрыл глаза, наслаждаясь ласковым прикосновением мартовского солнца. Лежа на шезлонге, он слышал мягкий, убаюкивающий плеск воды у борта рыбацкого катера, тихий свист брошенной лески. И другие звуки.
Теперь он понимал, что такое быть семейным человеком, и душу его омывали волны покоя и умиротворения. На корме негромко, насаживая на крючок наживку, переругивались сын и дочь. Мать, читая газету, время от времени посматривала то на свой поплавок, то – когда уровень шума на корме опасно повышался – на детей.
Эмблер зевнул, ощутил легкий позыв боли и поправил футболку. Повязки на животе еще оставались, но после двух операций дела шли на поправку; он сам это чувствовал, чувствовал, как возвращаются силы. По притихшей водной глади небольшого озера в долине Шенандоа прыгали солнечные блики, и хотя был еще март, воздух уже достаточно прогрелся и пропитался запахами весны. Эмблер уже решил, что не станет восстанавливать свой домик, но ему по-прежнему нравились катера, озера и рыбалка, как нравилось быть с другими, с теми, с кем можно было поделиться опытом. Впрочем, полной идиллии не получалось. Демоны в его памяти еще гонялись друг за другом. А тут еще два не умолкающих ни на секунду подростка и их острая на язык, симпатичная мамочка. Но все равно так было лучше. Реальнее.
– Папуля, эй! – В свои семнадцать мальчишка уже становился мужчиной. – У меня имбирный эль. Еще холодный. – Он протянул банку Эмблеру.
Эмблер открыл глаза и улыбнулся.
– Спасибо.
– Может быть, пива? – спросила женщина. Не молодая, но элегантная и очень забавная. – У нас где-то есть «Гиннес».
– Нет, – отозвался Эмблер. – Лучше начать с чего полегче.
Да, быть семейным человеком не так уж плохо. Пожалуй, он мог бы привыкнуть.
Жаль, семья была не его.
Стоило волне едва заметно качнуть катер, как с нижней палубы поднялся Клейтон Кастон, потный и слегка позеленевший. Бросив на Эмблера злобно-укоризненный взгляд, он положил в рот таблетку драмамина.
Линда, по крайней мере, немного разбиралась в рыбалке, а соблазнить детей большого труда не стоило. Побороться пришлось только с Клеем. Кастон оказался прав в своем скептицизме насчет тишины и покоя, хотя лишь такой законченный ипохондрик, как он, смог бы убедить себя в том, что страдает от морской болезни при полном штиле.
– Не могу поверить, что поддался на уговоры и притащился на эту тошнотворную посудину… – заныл аудитор.
– Я тебе завидую, Клей.
– А ты знаешь, что шансы утонуть в пресноводном озере намного выше шансов утонуть в море? По крайней мере, согласно статистике страховых компаний.
– Ох, перестань. Рыбалка – любимое времяпрепровождение миллионов американцев. Где еще ты получишь такое удовольствие? Может быть, тебе даже понравится.
– Я и так знаю, что мне нравится, – проворчал Кастон.
– Ты полон сюрпризов. Держу пари, иногда и сам себе удивляешься. Кто бы мог подумать, что ты разбираешься в электронике.
– Я уже говорил, – устало отмахнулся аудитор. – Помог ассистент. Все, что я знаю о коаксиальных кабелях, это их цену за метр и рекомендуемый амортизационный график. – Губы его тем не менее растянулись в самодовольной ухмылке. Эмблер и сам улыбнулся, представив лица Уитфилд и Палмера в тот момент, когда они поняли, что кабинет для частных бесед оказался, по сути, телестудией, и весь их разговор с Кастоном передавался в пресс-центр Форума.
Профессору и его протеже не понадобилось много времени, чтобы осознать последствия случившегося не только для их собственного будущего, но и для всего плана. Подобно многим другим темным авантюрам, эта не выдержала испытания светом.
Как рассказал Кастон, несколько раз посетивший Эмблера в больнице, заговорщиков по указанию Калеба Норриса арестовала швейцарская полиция. Сам же Норрис получил предупреждение от китайского контрразведчика по имени Сяо Тань. Известно, что высшие чины секретных служб серьезно изучают своих визави, но отважиться на прямой контакт с потенциальным противником способен далеко не каждый. Норрис и Тань никогда не встречались лично, но знали о существовании друг друга, и в момент крайней опасности китаец решил попросить американца о помощи напрямую. Сомнения Норриса рассеялись, когда он узнал о гибели начальника Второго управления МГБ. Кастону пришлось рассказывать историю несколько раз, прежде чем висевший между жизнью и смертью Эмблер понял, что это не сон и не наркотический бред.
Потом, когда Эмблер достаточно окреп – хотя и не настолько, чтобы вставать, – последовали и другие визиты, организованные не без участия аудитора. Дважды приходил задававший много вопросов парень из Госдепартамента по имени Итан Закхейм. Пару раз его навещал ассистент Кастона. Этот смотрел на оперативника большими глазами, часто употреблял слово