ненатуральным. Самым старым из попавшихся на глаза Эмблеру зданий оказалось не претендующее на звание самого элегантного кирпичное строение с надписью
А что же его собственная душа? Усталый, обессиленный, раздавленный не поддающейся анализу информацией, Эмблер ощущал свою беспомощность, незначительность и ненужность.
Даже земля уже не казалась достаточно стабильной опорой, она качалась и уходила из-под ног. Что же такое происходит? Наверно, гипоксия, горная болезнь, вызванная кислородным голоданием; у людей, не успевших акклиматизироваться, резко понижается содержание кислорода в крови, следствием чего становится гипотаксия, или спутанность сознания. Эмблер сделал несколько глубоких вдохов и огляделся по сторонам, стараясь сориентироваться в новой обстановке, но горы вдруг поднялись, сжались, надвинулись, окружили плотной стеной, и он как будто вновь оказался в замкнутом, тесном пространстве палаты. Волна клаустрофобии захлестнула его, в ушах зазвучали сухие и страшные термины приговора:
Если только вся его одиссея не была одним сплошным безумием.
Тени не просто окружали Эмблера, они теснились и в голове, затмевая мысли, и их тоже нужно было изгнать.
В уши бил звенящий от восторга голос Фентона: «Тот, которого не было!»
Ему вторил слепой Осирис: «Это же „Бритва Оккама“, помните? Из двух объяснений выбирайте более простое. Другими словами, проще переменить то, что у вас в голове, чем изменить весь мир… В пятидесятые таких программ, посвященных изучению поведения человека, было немало… Названия программ поменялись, но исследования не прекращались ни на день».
И за ними четкие, сухие, словно прикосновения электроножа, слова психиатра в квадратных очках: «Я задаю вопрос, который вам следует задать себе самому: кто вы?»
Эмблер свернул в переулок, прижался к стене за мусорным баком, зажмурился и глухо застонал. Он должен выгнать эти перебивающие друг друга, звенящие и гудящие голоса. Нельзя сдаваться. Нельзя отступать. Снова и снова вдыхал он холодный воздух, говоря себе, что глаза слезятся от пронизывающего ветра. Снова и снова он уверял себя, что затмение пройдет, что тьма рассеется. И снова и снова в голове у него возникал образ компьютерного монитора – нет, десятков мониторов – с мигающим в конце единственной короткой строчки курсором:
Он согнулся, и его вырвало. За первой волной тошноты последовала вторая. И третья. Эмблер стоял, прислонясь к стене, опустив плечи, не замечая холода, дыша, как пес в августовскую жару. Другой голос зазвучал в голове, другое лицо встало перед глазами, и тени отчаяния отступили, разбежались, спасаясь от лучей поднявшегося солнца. «Я верю в тебя, – говорила Лорел Холланд, прижимая его к себе. – Я верю в тебя, и ты тоже должен в себя поверить».
Еще немного, и тошнота ушла. Эмблер выпрямился. Силы вернулись к нему, а вместе с ними и решимость. Он выплыл из черных глубин собственной души, прорвался вверх, избавился от кошмара.
Теперь ему предстояло вступить в еще один кошмар, и он знал, что если потерпит неудачу, то весь мир погрузится во мрак, из которого, может быть, уже не выберется.
Посмотрев на часы и убедившись, что идет по графику, Эмблер направился к самому большому из давосских отелей, «Штайгенберген-Бельведер», расположенному по адресу Променад, 82, в двух шагах от главного входа в Конгресс-Центр. Раньше в этом огромном здании, построенном в 1875 году, размещался санаторий. Узкие арочные окна напоминали бойницы приготовившегося к осаде средневекового замка. Но сейчас здесь сражались между собой только корпоративные спонсоры. Над входом гордо веяло сине-белое знамя «КПМГ»; рядом с ним соперничала в борьбе за внимание вывеска с рекламой транспортных услуг, украшенная четырьмя переплетенными кольцами логотипа «Ауди». Пульс заметно участился, когда Эмблер увидел выстроившиеся по периметру подъездной площадки военные грузовики и мощный внедорожник с полицейской «мигалкой» на крыше и белыми буквами на дверце –
Из полученного от Кастона голосового сообщения Эмблер уже знал, что аудитор сумел получить официальный доступ в конференц-центр, ухитрившись внести себя в список приглашенных. Ничего нового ему узнать не удалось, так что в решении задачи рассчитывать приходилось не на логику, а на остроту восприятия.
Или, может быть, на чудо.
У входа в вестибюль гости стряхивали снег на циновку из сизаля и ступали на густой, пушистый ковер, выполненный в мягких цветочных тонах. Несколько соединенных друг с другом салонов; обеденный зал, отгороженный красными бархатными канатами и стойками с декоративными латунными шишками… Пройдясь по вестибюлю, Эмблер устроился в глубоком кожаном кресле неподалеку от конторки портье, откуда мог незаметно рассматривать входящих. Стены над панелями красного дерева были обтянуты шелком в черную и красную полоску и украшены аркадами. Глянув на себя в зеркало, Эмблер с удовлетворением отметил, что вполне соответствует роли гостя форума в дорогом темно-сером костюме. Его вполне можно было принять за одного из тех многочисленных бизнесменов, которые, не удостоившись звания «участника», выкладывали немалые деньги за право присутствовать при столь знаменательном событии, становясь, таким образом, первоочередными соискателями свободных мест. В рафинированном мирке Всемирного экономического форума такого гостя встречали с той едва скрываемой снисходительностью, которой удостаивается нищий стипендиат при приеме в эксклюзивное учебное заведение. У себя дома такие люди, главы местного бизнеса или мэры среднего размера городов, могут воображать себя властелинами вселенной, в Давосе же они – «мелкая сошка».
Поймав пробегавшего мимо официанта, Эмблер попросил черного кофе и, получив чашечку, принялся перебирать лежащие на столике газеты: «Файненшл таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Фар-Истерн экономик ривью», «Ньюсуик интернешнл», «Экономист». В последней его внимание привлекла помещенная на первой странице фотография улыбающегося китайского Председателя под заголовком «ВЕРНУТЬ НАРОДНУЮ РЕСПУБЛИКУ НАРОДУ».
Эмблер быстро пробежал глазами заметку, останавливаясь на смелых подзаголовках. «МОРСКАЯ ЧЕРЕПАХА ВОЗВРАЩАЕТСЯ» – гласил один; «АМЕРИКАНСКОЕ ВЛИЯНИЕ ПОД ВОПРОСОМ» – утверждал второй. Время от времени Эмблер отрывал взгляд от газеты, наблюдая за приходящими и уходящими гостями. Не прошло и десяти минут, как он заметил подходящего кандидата: англичанина лет сорока с небольшим, с русыми волосами и умело подобранным желтым галстуком. Мужчина только что вошел в отель и выглядел слегка недовольным собой, как будто оставил что-то нужное в номере. Круглые щеки порозовели от холода, а на черном кашемировом пальто лежали снежинки.
Оставив на столике рядом с чашкой несколько франков, Эмблер поспешно поднялся, нагнал англичанина, когда тот уже входил в кабину лифта, и шагнул вслед за ним. Когда мужчина нажал кнопку четвертого этажа, Эмблер нажал ее же, сделав вид, что не заметил вспыхнувшей лампочки. Коротко взглянув на попутчика, он прочел на значке участника конференции его фамилию – Мартин Хиббард. Выйдя из лифта на четвертом этаже, Эмблер прошел по коридору вслед за англичанином, отметил номер комнаты, у двери которой тот остановился, и двинулся дальше, до ближайшего холла. Там он остановился и прислушался. Дверь хлопнула. Через минуту-полторы она хлопнула еще раз. Англичанин вышел с кожаным портфельчиком и направился к лифту. С учетом времени и поспешности гостя можно было предположить, что его ждет деловой ленч, для которого и понадобились некие документы в портфеле. Заседания в
