времени.
После вчерашней ночи Жаклин уже увереннее играла свою роль. Но сейчас колебалась: стоило ли вмешиваться в его работу?
– Если он так занят, может, лучше оставить его в покое? – пробормотала она. – Думаю, мы с вами справимся и без него.
Барнаби покачал головой и улыбнулся:
– Сомневаюсь, что Джерард согласится. Если его спросить, что он предпочитает: быть в подобной ситуации рядом с вами или спокойно рисовать портрет на чердаке, подозреваю, он без колебаний оставит холст и кисти. Так что поднимусь наверх и напомню ему. Помимо всего прочего, он снимет с меня голову, если я этого не сделаю.
Он стал пробираться через толпу. Жаклин задумчиво смотрела ему вслед. Интересно, о многом ли он догадывается? И говорит ли правду? Как бы то ни было, но он прекрасно знал Джерарда.
– Куда подевался мистер Адер?
Жаклин обернулась. Перед ней, рядом с леди Фритем, стояла Элинор, мрачная и хмурая, очевидно, расстроенная из-за Джерарда, который, разумеется, не подумал явиться, чтобы ее утешить.
– Поднялся на чердак. Решил привести мистера Деббингтона. Они сейчас вернутся.
Не сводя глаз с двери, за которой исчез Барнаби, Элинор склонила голову набок.
– Значит, он все-таки рисует? Я имею в виду мистера Деббингтона.
– Да. Он начал портрет.
– А ты его видела? – полюбопытствовала Элинор, впившись взглядом в ее лицо.
– Нет ... он никому не показывает работу, пока она не закончена. Даже модели.
– Какое ... чванство, – фыркнула Элинор, по-кошачьи сузив глаза. – Представляешь, прошлой ночью он наотрез отказался позабавиться со мной в саду, и был откровенно груб! Честно говоря, я начинаю немного сомневаться в мистере Деббингтоне. Похоже ... он немного странный.
– Неужели? – резко спросила Жаклин, но тут же одернула себя, изобразив обычное любопытство. – Ты это о чем?
– Ну ... знаешь, что поговаривают о художниках, – пояснила Элинор, понизив голос. – Может, он один из тех, кто предпочитает мальчиков девочкам.
Жаклин возблагодарила Бога за то, что Элинор все еще смотрит на дверь и не замечает ее разинутого рта. Она едва не дала достойный отпор подруге, но вовремя прикусила язык.
– Не ... не может быть!
Как защитить Джерарда от такого обвинения? Как она объяснит, что знает истину?
И тут ее поразила ужасная мысль. Что, если именно так распространяются сплетни, злые слухи, не имеющие под собой основания? Одно язвительное, подлое предположение, и ...
Она огляделась, желая убедиться, что поблизости никого нет. Что никто не слышал гадостей, которых наговорила Элинор. Леди Таннауэй махнула ей рукой, приглашая подойти.
– Пойдем, – велела Жаклин, подхватив Элинор под руку. – Леди Таннауэй желает поговорить с нами.
Она решительно утащила Элинор за собой, подальше от других, не так хорошо информированных гостей.
Через открытые окна детской доносились голоса гулявших по террасе гостей. Джерард посмотрел на маленькие часы, поставленные Комптоном на выщербленную каминную полку, вздохнул, отложил кисти и спустился вниз переменить сорочку.
Он уже шагал по коридору к галерее, когда едва не столкнулся с Барнаби.
– Ну, как дела? – спросил Джерард.
– Все интереснее и интереснее. Им не терпится узнать побольше. Судя по преобладающим настроениям, можно с уверенностью заключить, что нам почти удалось снять с Жаклин все подозрения, касающиеся убийства Томаса. Что же до смерти ее матери, многие из дам считают, что вряд ли Жаклин способна на преступление.
– И многие из них затронули эту тему? – осведомился Джерард.
– Нет. Скорее намекали. Но пока еще никто не осмелился открыто сомневаться в устоявшемся мнении.
– Значит, нам по-прежнему необходим портрет.
– Бесспорно. Портрет предоставит им прекрасную возможность выразить вслух то, чего они до сих пор не смели сказать открыто.
Они спустились вниз, скрывая решимость за дружелюбными улыбками, вошли в гостиную, обменялись взглядами и расстались.
Джерард увидел Жаклин, беседующую с леди Таннауэй. Рядом стояла Элинор. Обе смотрели в другую сторону; ни одна его не заметила. Поскольку, по его мнению, Жаклин пока не грозила опасность, он стал разгуливать по комнате, обмениваясь любезностями с дамами, которым не терпелось узнать подробности о его семье, продолжительности пребывания в здешних местах и, самое главное, о гибели Томаса Энтуистла.
Барнаби проводил время примерно в тех же разговорах. Миллисент, сидевшая посреди комнаты, правила балом. Все гости, включая тех, кто вышел на террасу полюбоваться видом и посмотреть на кипарисы сада Аида, вели себя совершенно иначе, чем при первой встрече с семейством Трегоннингов в
