жены имеет значение для мужчины?
— К чему ты клонишь?
— Баркудин к тебе прислушивается?
— Допустим, — насторожилась она.
К столу опять подскочил официант, подлил вина, сменил пепельницу, ловко накрыв одну другой. Чрезмерная услужливость начинала раздражать, мешая разговору, и без того трудному.
— Во-первых, спасибо, что согласилась встретиться. Это весьма любезно с твоей стороны. Мы уже давно ничем друг другу не обязаны, и ты была вправе послать меня подальше.
— О-о-о, — с иронией протянула «любезная», лениво наблюдая за дымовым колечком, — эта вежливость наводит на мысль, что дело твое — труба и без меня никак не обойтись. Я хорошо знаю тебя, Глебов. Не тяни, выкладывай начистоту, без экивоков, что тебе нужно?
Она очень изменилась. Бесхитростную, милую простушку сменил циничный, жесткий прагматик, не признающий ничего, кроме холодного расчета и силы. Наверное, к такой метаморфозе была приложена и его рука. Кой черт «наверное» — наверняка!
— Мне нужна твоя помощь, — не канителясь, признался Борис.
— Вернее, помощь Баркудина, — насмешливо уточнила Алла. — Но поскольку обратиться к нему — кишка тонка, ты решил использовать меня. Так?
К столу снова подвалил ретивый подавала и заманипулировал вином и пепельницами.
— Спасибо, не нужно! — не выдержал клиент. Малый послушно кивнул и тут же отвалил: баба с возу — кобыле легче.
— В гробу я видел его помощь! — сорвался Борис. — Твой муженек собирается убить человека!
— Врешь! — побелела она. — Ты просто жалкий неудачник, брошенный муж, и все в тебе — бывшее. Ты завидуешь Георгию и хочешь очернить его в моих глазах. Наглый, бессовестный лжец! Тебе мало было сломать мою жизнь, теперь ты принялся за Гошкину? — Схватилась за сигарету дрожащими пальцами, защелкала зажигалкой. Изящная золотая вещица никак не хотела выплюнуть желтый язычок.
Борис спокойно поднес свою.
— Алка, наверное, я виноват перед тобой, прости. Нельзя красивую молодую женщину постоянно оставлять одну, а самому безвылазно торчать в лаборатории. Видимо, я слишком поздно понял это. Но мы нормальные люди, зачем нам оскотиниваться? Я никогда тебе раньше не врал, тем более не стану обманывать теперь. Баркудин может убить человека. Хорошего, нужного. И я использую любого, чтобы этого не допустить. Тебя — в первую очередь, извини.
И вдруг она заплакала. Молча, некрасиво, жалко. Перемена была такой внезапной и разительной, что Борис растерялся. Он вообще не выносил женских слез и никогда прежде не видел плачущей свою жену.
— Не обращай внимания, нервы ни к черту! — Алла, не стесняясь, звучно высморкалась в салфетку, скомкала, небрежно бросила на стол. Потом достала пудреницу, придирчиво осмотрела лицо с черными потеками на щеках и покрасневшими глазами. — Жди! — коротко бросила, поднялась и вышла.
Вошла такой же, как и полчаса назад — холеной, уверенной в себе, ухоженной красоткой, при виде которой сворачиваются мужские шеи и лезут на лоб глаза. Грациозной кошкой опустилась на стул и коротко приказала:
— Рассказывай!
И он выложил почти всю информацию, полученную от своего зеркального тезки, давшего шанс вернуться к нормальной жизни. В детали не вдавался, но в общем представление дал полное.
— И твой Баркудин вот уже три месяца подминает под себя Андрея Борисовича, пытаясь войти в совет директоров, чтобы использовать машины для перевозки наркоты. Знает, что авторитет у предприятия — железный, водители — проверенные, а директор чист перед законом как стеклышко, и о честности Фролова рассказывать не надо. Алла, — он заглянул в голубые глаза, — останови его. Если этот деятель начнет убивать, рано или поздно погибнет сам. Любишь мужа — помоги!
— Кому? — усмехнулась она. — Тебе, твоему Фролову или моему Георгию?
— Всем, — уверенно ответил Борис, — и в первую очередь — себе. Не думаю, что тебя прельщает роль вдовы.
— Я на жизненных подмостках уже давно подвизалась в разных ролях, правда, вдову пока играть не приходилось. Может, попытаться?
— Тебя черное старит, — мягко заметил Борис, — голубоглазым блондинкам больше к лицу синие тона.
— Глебов, — она пристально разглядывала пустой бокал, — закажи еще вина. Но не пытайся вить из меня веревки, этот трюк давно устарел. — Перевела взгляд на когда-то любимое лицо, невесело улыбнулась: — Я подумаю. — И твердо добавила: — А давить на меня бесполезно! Решать буду только я сама.
Через два дня она позвонила и сообщила, что дело улажено.
Три месяца прошли спокойно. Относительно, потому что тревогу вызывало самочувствие Андрея Борисовича. Фролов все чаще сидел, скрючившись от боли, гораздо реже ему удавалось скрыть непонятные приступы, он категорически отказывался идти к врачам и таял на глазах. И все более напоминал Вассу, которую привез когда-то к Борису его друг, профессор Яблоков. Наконец Глебов не выдержал и прижал к стене беспечного тезку:
— Андрей Борисович, мне кажется, у вас проблема.
— Когда кажется — крестятся, а не пытают безвинного, — пошутил Фролов, улыбаясь побелевшими губами.
Во время короткого совещания заместитель заметил, что директор с трудом сдерживает боль. Поэтому и замешкался у двери, а внезапно обернувшись, увидел, как тот воровато достает таблетки и торопливо бросает в рот, не запивая водой.
— Андрей Борисович, за вами — дело и люди. Преступно так халатно к себе относиться.
— Боря, ты, случайно, не… — Фразу помешал закончить стон, вырвавшийся из улыбчивых губ. Боль согнула Фролова пополам и вдавила в кресло. Он закрыл глаза, на лбу выступил пот, лицо залила синюшная бледность.
Глебов испугался не на шутку. Подскочил к бедняге, послушал пульс. Сердце билось ровно, хотя удары были слабыми. Значит, другое — то, что давно подсказывала интуиция.
— Боря, — прошептал Фролов, — в шкафчике шприц и ампула, кольни.
Он сделал укол, отключил в кабинете телефоны, предупредил Зинаиду, чтобы не беспокоили, и принялся ждать. Сомнений не оставалось — Андрея Борисовича необходимо везти к Сергею. Если опасения подтвердятся, нужно срочно начинать лечение. Если нет, Фролова следует взашей гнать с работы. Валяться на диване, копаться в огороде, гулять, плыть на теплоходе — все что угодно, но отдыхать, сбросить адское напряжение, которое загонит неуемного трудоголика в могилу.
— Спасибо, друг, выручил. — Слабый голос прервал мысли Бориса. — Свободен, иди, занимайся делами.
— Нет, сначала дайте слово, что поедете со мной к врачу.
— «Нет!» — передразнил оживший Фролов. — Не дави на меня, Борис Андреич. Схожу, когда будет время. А сейчас сам видишь: треть маршрутов летит к чертовой матери из-за этой долбаной войны в Чечне! Не до врачебных посиделок! — Он налил из графина воду. Слабая рука дрогнула, прозрачная жидкость пролилась на рубашку. — Черт, вроде не с похмелья, а руки дрожат. — Шумно глотая, осушил стакан, вздохнул и, помолчав, признался: — Бесполезно идти к врачам, Боря. Рак у меня, максимум полгода осталось. Поэтому сейчас каждая минута дорога. Нельзя мне убивать время, которое скоро убьет меня. В этом поединке, дорогой мой, исход известен заранее, надо только потянуть процесс. Вот я и тяну, лезу в каждую щелочку, чтобы выгадать лишний часок. А ты предлагаешь бегать, вывалив язык, и палить во все стороны. Где ж я тебе, мил человек, патронов-то наберу? Когда у меня всего один в стволе, и я знаю, куда им выстрелить. Нет, — возразил он, задумчиво глядя на Бориса, — негоже мне за призраком гоняться, если смолоду к реалиям привык.
— Андрей Борисович, вы мне верите?
— Да вроде прежде сомневаться не доводилось.
