вспомнить серию. Кто-то сказал, что водила был толстый и красномордый, со светлой бородой. Или усами. На большой скорости трудно различить такие детали. А машина мчалась как бешеная, видно, шоферюга здорово нализался. По всему выходило, что милиция особо ломать голову над этим не станет, и скорее всего дело закроют за отсутствием состава преступления.
А через три дня после похорон позвонила Алла.
— Привет! Слушай, погиб некий Фролов, кажется, Андрей Борисович. Это — тот?
— Да. — Борис звонку не удивился.
Трубка замолчала. Надолго. Он уже собрался выключить мобильный, как твердый голос неожиданно заявил:
— Надо встретиться. Я подъеду к тебе. В семь.
И все. Без комментарий. Его бывшая жена действительно стала деловой. Но не настолько, чтобы слово подтверждалось делом.
Общее собрание акционеров ЗАО «Стежка» вышло коротким. Борис доложил о завещании, а главное — о воле основного держателя акций видеть зама на своем месте.
— Таким образом, я и хотел обсудить с вами сложившуюся ситуацию, — закончил он свое сообщение.
— А что тут обсуждать? — солидно заметил Федор Иваныч, крутивший баранку при царе Горохе, а точнее, когда предприятие было государственной автобазой. — По уставу вы можете назначить себя главным и без нашего на то согласия. При контрольном пакете да учитывая волю покойного Борисыча, зачем вам мнение пешек?
«Пешек» Борис проигнорировал. Пожилой водитель — человек честный, прямой, хотя слов никогда не выбирает. Обижаться на него смешно и глупо.
— Конечно, — спокойно ответил Глебов, — но в нашем деле без доверия и поддержки не обойтись.
И это должно быть взаимным. Иначе вместо газа будет тормоз.
Шутка сняла некоторое напряжение, народ одобрительно загудел, и минут через двадцать все разошлись, довольные друг другом. А что долго обсуждать? Фролова уважали, знали: кого попало не приведет и на свое место не посадит. Да и зама его за год распознали быстро: видно, что на подлянку мужик не способен. По дороге домой новый директор заехал в магазин за продуктами и кормом для Черныша. В восьмом часу уже парковался у подъезда. Сзади кто-то просигналил. Обернувшись, увидел в новенькой, сверкающей иномарке бывшую жену.
— Глебов, нехорошо заставлять себя ждать! — упрекнула она, выходя из машины. — Мы договаривались на семь, а сейчас двадцать две минуты восьмого.
— Договор этот был односторонним. Тебе не кажется?
— Все такой же зануда! — усмехнулась она, подходя к Борису. — Давай помогу! — Не дожидаясь согласия, выхватила из руки пакет и уверенно направилась к подъезду.
— Ой, Аллочка, — из лифта вышла соседка по лестничной площадке, — сто лет тебя не видела! Все такая же красавица! — Маленькие глазки с любопытством обшарили стройную фигуру в дорогом брючном костюме. — Насовсем к нам или в гости? А Боря тут…
— Извините, Евдокия Петровна, мы очень спешим! — Борис втолкнул Аллу в лифт и нажал кнопку; двери равнодушно сдвинулись перед носом обалдевшей толстухи.
— Напрасно не дал мне ответить! — с ухмылкой заметила Алла. — Милая Дусенька задолжала в свое время три яйца и пару морковок. Я бы напомнила.
— Думаю, твой домашний бюджет осилит эту недостачу, — буркнул Глебов, открывая дверь ключом.
На порог выскочил Черныш и радостно завилял хвостом.
— Какая прелесть! — ласково потрепала пса Алла.
— Осторожнее, он не любит чужих! — коротко бросил Борис и прошел в кухню.
По лицу гостьи пробежала тень, но у хозяина на затылке глаз не было, и реакция осталась незамеченной.
— Чем обязан? — спросил он, выкладывая продукты.
— Может, разрешишь присесть?
— Присаживайся, но у меня мало времени, Черныша надо выгулять.
— Я могу с ним погулять.
— Алла, — Борис устало опустился на стул, почесывая пса за ухом, — у меня сейчас не самые легкие дни, не создавай мне лишних проблем.
Луч заходящего солнца упал на красивое лицо и безжалостно высветил тщательно припудренные синяки под глазами, морщинки у носа и усталость, диссонирующую с насмешливым, беспечным тоном. На секунду ему стало жаль эту неприкаянную дуреху, играющую железную леди.
— Борь, можно я подожду здесь, пока вы погуляете? — тихий голос чуть дрогнул. — Мне надо с тобой поговорить.
«А мне нет!» — хотел ответить он. Но не сказал ничего, повернулся и вышел с кудрявым другом, не забыв прихватить поводок. Вернувшись через полчаса, увидел на столе аккуратно нарезанные сыр, колбасу, овощи и один столовый прибор. Алла сидела в сторонке и пила чай из любимой своей чашки, выбросить которую так и не дошли руки.
— Прости, немного похозяйничала без разрешения. Но я подумала, что ты после работы и, наверное, голодный, — робко улыбнулась непрошеная хозяйка.
Она не переставала его удивлять, и Борис подумал, что разбирается в женской психологии гораздо хуже, чем в собачьей. После ужина, во время которого гостья независимо покуривала, играя в молчанку, хозяин вымыл посуду, потом устроился напротив и без лишних слов спросил:
— Что все это значит, Алла?
— Что? — переспросила она. — Приход к тебе или моя корявая помощь в деле с Фроловым?
— Гибель Андрея Борисовича — на совести твоего мужа. И обсуждать это я больше не намерен. Могу лишь сказать, что хоть жалеть о прошлом не в моих привычках, но обратился я к тебе тогда напрасно. — Глебов поймал упрямо убегающий взгляд. — Что тебе нужно?
Она медленно закатала рукав шелковой блузки — у локтя и выше чернели синяки.
— Такие же на теле, — равнодушно сообщила. — Особенно в тех местах, которые ты любил целовать. Это — плата за попытку получить ответ на кое-какой вопрос. Оказывается, деловые люди очень не любят, когда им задают вопросы, особенно если спрашивают близкие. Ты не знаешь почему? — И, не дожидаясь ответа, попросила: — Дай, пожалуйста, воды. — Борис открыл холодильник, достал бутылку минеральной, налил полный стакан и сунул в руку, безразлично наблюдая, с какой жадностью пьет незваная гостья. — Можно еще?
Налил еще — не жалко. Жалко время, которое уходит на эту непонятную чертовщину. Что он должен делать? Утешать? Возмущаться? Сочувствовать? Или распахнуть объятия и успокоить в них свою заблудшую отраду? И вдруг она спутала «Боржоми» с его пальцами, припав к ним теплыми губами так же, как до этого припадала к воде.
— Алка, ты что?!
— Боря, прости меня, прости бестолковую! Я люблю тебя, Борька! И всегда любила, — покаянно бормотала она, как в лихорадке, — давай начнем все сначала! Ведь нам было так хорошо вместе! Помнишь?
К сожалению, он помнил все. И их жаркие летние ночи в начале, и холодный осенний вечер в конце. А особенно запомнилось послесловие — тот урок, преподанный в ресторане строгой учительницей наивному школяру.
— Борька, — шептала она, и горячие капли увлажняли ладонь, — между нами тогда ничего не было, зачем ты меня оттолкнул?
— Алла, — Борис присел перед ней на корточки, — пожалуйста, успокойся. Это ты меня прости. Что не смог тебя сделать счастливой. Мы, наверное, по-разному понимаем счастье — вот и все.
— Вот и все?! — Она яростно вытерла слезы, размазав по щекам тушь. — Вечное ожидание, одиночество вдвоем, молодость, которую не вернуть, потерянная любовь, сломанная жизнь — а ты спокойно говоришь «вот и все»?! Только два слова? И ничего больше?
