Да и вообще все тогда было не в ее пользу. И платье на ней было серенькое, и кресло нескладное, неудобное для нее, и свет, рассчитанный на эффектное освещение картин абстракционистов, падал как-то так, что уродовал и лицо ее, и фигуру. К тому же она молчала не только во время дискуссии, но и потом, по дороге домой, подавленная чем-то.
И все-таки Михаил Богданович был не только удивлен, но и почти ошеломлен ответом внука.
- А я все голову себе ломаю: чем могло пленить вас это существо, - пожимая плечами, произнес Илья. - Серенькая, невзрачная и, прости меня, дедушка, какая-то пришибленная...
- Ну, знаешь ли! - не на шутку разозлился Михаил Богданович. - Прежде, чем говорить такое, ты бы ее в цирке посмотрел. Да знаешь ли ты, что даже мы, старые циркачи, повидавшие на своем веку не одну диву... Э, да что с тобой говорить!
Раздражение Михаила Богдановича было столь велико и так непонятно Илье, что он растерялся.
- Прости, дедушка, я ведь не хотел никого обидеть и, может быть, действительно не рассмотрел вашу Машу. Но и ты меня удивляешь. Говоришь о ней так, будто тебе двадцать лет, а она твоя возлюбленная...
- Эх, черт побери, - неожиданно рассмеялся Михаил Богданович, - если бы мне было хотя бы сорок! Но прости и ты меня за пылкость, не соответствующую возрасту. А Машей я не только восхищаюсь, но и жалею ее. У этой девушки трагедия. Я ведь, кажется, говорил тебе, что ее братцы собираются уйти из цирка и поступают в университет?
- Ну и правильно сделают. Таким толковым ребятам ни к чему болтаться на трапециях.
- 'Болтаться'! - снова возмущенно восклицает Михаил Богданович. - Да ты посмотрел бы на их работу! Они прирожденные воздушные гимнасты, а физика - это для них не известно еще что. Мало разве молодых людей, мечтающих произвести переворот в науке? Но большинству из них приходится, однако, довольствоваться скромной должностью младшего научного сотрудника при каком-нибудь институте или лаборатории. А в цирке Зарницыны - известные артисты.
Илья и не рад уже, что так растравил деда, а тот все не унимается.
- Да и не в них дело - Машу жалко. Они уйдут, а с кем она останется? Номер-то их групповой. Они его два года в училище циркового искусства готовили, да и потом еще долго шлифовали. Представляешь, каково ей будет после их ухода? А ведь она их, можно сказать, в люди вывела. После смерти матери всю заботу о них на себя взяла, хотя и сама-то всего лишь на год старше Сергея. Зная их увлечение спортом, она пошла вместе с ними в училище циркового искусства, еще и не подозревая о собственном таланте и считая себя самой заурядной физкультурницей. А без нее не известно еще, как бы сложилась их судьба. Могли бы и босяками стать...
- Хватит тебе об этом, дед! Успокойся ты, пожалуйста. Если хочешь, я готов не только перед тобой, но и перед Машей извиниться.
- Извиняться не надо, лучше слово дай, что пойдешь в цирк и посмотришь работу Зарницыных.
- Даю тебе такое слово!
- А когда?
- Да хоть завтра... Нет, завтра занят. Но послезавтра обязательно.
А когда наступает это 'послезавтра', Михаил Богданович еще с утра напоминает внуку о его обещании.
- Я и сам помню, - без особого энтузиазма отзывается Илья. - Если ничем особенным не буду занят, непременно пойду.
- То есть как это 'если'?.. - восклицает Михаил Богданович. - Никаких 'если'! Дал слово - сдержи его! Я уже и билеты заказал, чтобы ты видел Зарницыных с самых удобных мест партера, а на с приставных стульев в проходе, на которых не раз сидел по моим контрамаркам. А вернее, давно уже не сидел, ибо и не помнишь, наверно, когда в последний раз был в цирке.
Вечером Илья действительно должен был пойти к кому-то из своих друзей по очень важному делу, но он решил не огорчать деда.
Они сидят в цирке в третьем ряду партера, почти против главного выхода на манеж. Вместе с ними и Юра Елецкий с Антоном Мушкиным.
- А они что, специально тут из-за меня? - шепотом спрашивает Илья деда.
- Ну что ты! Они тут вообще каждый день.
До начала представления еще много времени, и Илья с любопытством оглядывается по сторонам, наблюдая, как огромная вогнутая чаша зрительного зала медленно заполняется зрителями. В детстве он очень любил цирк, но в последнее время ходил уже реже, хотя по-прежнему получал удовольствие от посещения его не меньшее, чем в детстве.
Пока Илья рассматривает публику, Юра Елецкий, немного заикаясь от смущения и 'окая' более обычного, говорит ему:
- Мне очень хотелось бы, Илья Андреевич, чтобы вы зашли как-нибудь ко мне и посмотрели мои альбомы. Я ведь рисую только цирк. Его жанровые сценки. Удивительная жизнь течет тут, на манеже. И не только во время представлений...
- У него действительно только цирковые сюжеты, - подтверждает слова Елецкого Антон Мушкин. - Вы увидите в его альбомах двух-трех клоунов и нескольких наездников, а все остальное - Зарницыны в невероятнейших позах и в таких фантастических полетах, которых они никогда еще не совершали и, наверно, не совершат.
- Напрасно ты так думаешь, - резко поворачивается к нему Юрий. - Они все смогут!
- А я в этом не уверен.
- Почему же?
- Да потому, что, во-первых, братья Маши собираются покинуть цирк. А во-вторых, для осуществления твоих замыслов нужно совершить чудо - ослабить силу притяжения земли. А этого, кажется, никому еще не удавалось сделать.
- Ну, а если бы удалось?..
- О, если бы! - перебивая Юрия, восторженно восклицает Антон. - Такие феноменальные трюки, как тройное сальто-мортале с пируэтом, были бы тогда для них сущим пустяком. А пока можно по пальцам одной руки сосчитать тех, кто в состоянии его сделать.
Илья вопросительно смотрит на деда, полагая, что художник шутит.
- Да, это верно, Илюша, - подтверждает Михаил Богданович. - Те немногие, кто делает сейчас тройное сальто, вынуждены выкручивать его очень высоко. Сильным швунгом они выбрасываются выше аппарата, на котором работают, чтобы иметь такой запас пространства и времени, который позволил бы после третьего сальто прийти к ловитору. А ты представляешь, каким пластичным к красивым мог бы быть этот трюк в пониженном поле тяготения? Э, да что говорить об этом!..
Цирк заполнен теперь почти полностью. Торопливо спешат к своим местам лишь опоздавшие зрители. А еще через несколько мгновений вспыхивают прожекторы, забивая арену осязаемо плотными потоками света. Гремит оркестр. Под звуки его марша на манеж для участия в прологе выходят участники представления.
Илья ищет глазами Зарницыных, но никак не может найти их в пестрой толпе. Начинается к тому же мелькание различных цветов в 'юпитерах', неузнаваемо меняющее не только лица артистов, но и их фигуры.
А тут еще дед шепчет недовольно:
- Эти прологи стали уже штампом. Пора придумать что-нибудь новое.
К счастью, ничем не примечательный парад участников представления кончается довольно скоро. А Илья, так и не обнаруживший Зарницыных, наклоняется к уху деда:
- А что, Зарницыных не было разве?
- Были, но хорошо, что ты их не заметил. Их надо видеть только в воздухе, на трапециях. Я вообще не позволил бы им ходить по земле. Они ведь птицы, и ходить по земле для них почти противоестественно.
Хотя выступление Зарницыных лишь в конце первого отделения, Илья без особого нетерпения и не без интереса смотрит работу партерных акробатов и упражнения на першах. Забавляют его остроумные антрэ и репризы коверных, смешат клоуны-буфф.
