У них действительно все идет вполне благополучно, если не считать того, что неожиданно срывается и летит через манеж в первый ряд зрительного зала Алеша. У него, правда, получается это столь изящно, а униформисты подхватывают его так удачно, что со стороны можно подумать, будто все это сделано им нарочно. К счастью, при этом никого, кроме униформистов, не оказывается, а им Алеша объясняет, простодушно улыбаясь:
- Надо же было проверить вашу готовность к страховке. Вижу теперь, что на вас вполне можно положиться. Если и в самом деле придется сорваться, то уже не страшно. Только в следующий раз пассируйте меня не втроем, а вдвоем. Этого будет вполне достаточно. Третьему приходится ведь бежать с противоположного конца манежа, и это не может не броситься в глаза. А надо, чтобы зрители и не подозревали даже, что кто-нибудь из нас сорвался. Пусть думают, что полет из-под купола на манеж - всего лишь один из элементов нашего трюка.
А потом, уже по дороге домой, он сообщает Сергею и Маше:
- Опять зашалило гравитационное поле. Мне показалось даже, что период восстановления его стал немного больше. Инерция моего тела настолько возросла, что я чуть было не улетел в середину зрительного зала, если бы не сделал несколько тормозных движений. А там никакие униформисты не успели бы меня подхватить...
- Пожалуй, в самом деле гравитационное поле стало восстанавливаться на большее время, - соглашается с ним Сергей. Я и сам почувствовал, что ты шел ко мне быстрее, чем обычно, но никак не смог успеть в точку нашей встречи. Это становится опасным... Может быть, посоветоваться с Ириной Михайловной?
- Сейчас уже поздно, - задумчиво произносит Маша. - Сейчас этим можно лишь сорвать весь номер, да, пожалуй, и всю премьеру.
- Нужно в таком случае быть еще осторожнее, - озабоченно заключает Сергей. - Будем надеяться, что период восстановления нормальной гравитации удлинился случайно.
Происходит это ровно за неделю до премьеры, а вдень премьеры Машу вызывает к телефону Митрофан Холопов. Маша сначала не хочет говорить с ним, но потом решает, что лучше все-таки не обострять отношений.
- Приветствую вас, Машенька! - развязно кричит Холопов в телефонную трубку. - Совсем, значит, обо мне забыли? А напрасно. Я лично не только думал о вас все это время, но и предпринимал кое-что.
- Что же именно? - стараясь казаться заинтригованной, спрашивает Маша, а сама не в силах унять тревоги.
'Этот негодяй все теперь может нам испортить!' - напряженно думает она, чувствуя, как начинает потеть рука, сжимающаятелефонную трубку.
- Я уже окончательно договорился о вас с режиссером, весело сообщает ей Холопов. - Он согласен взять и ваших братьев. В общем - полный порядок! Вас уже ждут на студии для пробных съемок. Хорошо бы прямо сегодня.
- Но как же так! - восклицает Маша, забыв о своем намерении не ссориться с Холоповым. Наглая самоуверенность этого типа просто бесит ее. - Кто дал вам право договариваться за меня? Или вы полагаете, что главное - это согласие режиссера, а я буду век благодарна вам?
- Да вы просто не совсем нормальная, Машенька! - пытается шутить Холопов. - Любая другая девушка просто с ума бы сошла от счастья, а вы...
- Пусть другие и сходят, а я делать этого не собираюсь, зло говорит Маша. - Тем более с вашей помощью.
И она раздраженно бросает трубку на рычажки телефонного аппарата.
'А что он, в конце концов, может сделать нам теперь? успокаивает она себя. - Кто ему поверит, если он и поднимет тревогу?..'
Но ей так и не удается успокоиться. Предчувствие, неизбежной беды не оставляет ее весь день.
Ровно в семь часов в цирке гаснет свет. Зрительный зал замирает в ожидании какого-то чуда. Приглушенно звучит примитивная мелодия шарманки. Ее имитирует оркестр. На гигантском экране купола цирка - панорама старинного русского городка. По одной из его улиц лениво шагает шарманщик с маленьким осликом, на спине которого навьючен скудный, скарбСледом за ним понуро бредут юноша и девушка в рваных трико.
Улица, постепенно расширяясь, ведет их к многолюдной ярмарочной площади.
На экране теперь провинциальная ярмарка. Шум многочисленной толпы, крикливые голоса продавцов, смех, песни, залихватские трели гармошки. И снова все заглушает шарманка...
На неосвещенный манеж падает первое тусклое пятно света. Постепенно светлея, оно как бы прорисовывает фигуру того самого шарманщика, которого мы только что видели на экране. Рядом с ним ослик и юные гимнасты. Они снимают с ослика дырявый, выгоревший на солнце коврик и без особого рвения расстилают его в центре манежа. Начинается нехитрое акробатическое представление. Шарманка лениво выводит тягучую, унылую мелодию...
Но вот появляется хорошо одетый мужчина, в котором легко угадывается антрепренер. Энергично жестикулируя, он говорит что-то шарманщику, кивая на гимнастов. Шарманщик делает знак молодым людям. Унылая мелодия сменяется старинным вальсом. И акробаты сразу же преображаются. Они увлеченно делают передние и задние сальто-мортале, флик-фляки, рондады и фордершпрунги. На лице антрепренера появляется довольная улыбка. Он показывает шарманщику пачку денег. Они хлопают друг друга по рукам, и новый хозяин уводит молодых гимнастов.
Снова гаснет свет. Торжественно и старомодно звучит оркестр. На куполе цирка возникает изображение какогото губернского города. На центральной площади его большая афиша:
ЦИРК МОДЕРН
ЕДИНСТВЕННЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ
СМЕРТНЫЙ АТТРАКЦИОН
СЮИСАЙД-АЭРОС
'КТО ОН? ГЕНИЙ ИЛИ БЕЗУМЕЦ?'
На экранах теперь внутренняя панорама цирка с точкой съемки из центра манежа. Партер, амфитеатр, ложи. В ложах генералы. В партере офицеры, чиновники и купечество. Пышно одетые дамы.
Стереофонический шум многоголосой аудитории.
Вспыхивают несколько прожекторов, освещая манеж. Зрительный зал подлинного цирка все ещев темноте. Создается впечатление, что представление будет идти не для него, а для той публики, что на экранах. Из динамиков слышатся их приглушенные голоса.
На манеж выходит человек во фраке. Торжественно объявляет:
- Сюисайд-Аэрос!
И те, кто на экранах, мгновенно замирают. Видны лишь их настороженные лица, предвкушающие захватывающее зрелище.
В оркестре зловеще звучит 'Танго смерти'.
Прожектора торопливо покидают ковер манежа и устремляются вверх. Там под самым куполом на крошечном мостике стоит человек в черном трико. Лицо его ярко освещено, и зрители узнают в нем юношу, который выступал на ярмарке. От его мостика к манежу идут наклоненные скаты-желоба, обрываясь и образуя в нескольких местах пустое пространство.
Гимнаст-самоубийца' подает сигнал белым платком, и музыка сразу же смолкает. Сюисайд-Аэрос, будто прощаясь с кем-то, целует платок и бросает его на манеж. Один из прожекторов сопровождает его падение.
У самой арены луч выхватывает из темноты фигуру уже знакомой нам девушки, спутницы бродячего гимнаста. Девушка ловит платок и прячет его у себя на груди...
Гимнаст-самоубийца, на черном трико которого отчетливо виден теперь нарисованный светящейся краской скелет, нарочито медленно приближается к обрывистому скату. То нагибаясь, то снова выпрямляясь, он, кажется, никак не может решиться на этот роковой прыжок. И вдруг с какой-то театральной отчаянностью бросается в покатый желоб.
Затаившая дыхание публика на экране и в зрительном зале громко ахает... А гимнаст с вытянутыми вперед руками стремительно несется по страшному тракту, сопровождаемый жутким завыванием оркестра. Кажется, что еще несколько мгновений, и он разобьется насмерть... Но у самого манежа он делает изящный пирует и благополучно опускается на ноги;
