К нему бросается девушка. Порывисто целует его и возвращает платок.
Гул аплодисментов зрительного зала сливается с ревом публики на экране. А на манеж уже выскакивают 'белые' и 'рыжие' клоуны в старомодных костюмах, музыкальные эксцентрики, дрессированные собачки. Их сменяют умопомрачительные 'шари-вари' акробатов. А следом за ними мчатся лихие наездники в форме гусаров.
И все это в самом бешеном темпе одновременно мелькает на манеже и на экранах купола цирка.
Затем постепенно все меркнет, погружается во мглу. На экранах теперь темное, грозовое, зловещее небо. Сквозь гул оркестра все громче слышатся раскаты грома. Ослепительные молнии полосуют кинематографический небосвод.
Из тьмы на куполе цирка медленно проступает силуэт 'Авроры'. Он все светлеет, становится четче, обретает плоть. Его орудия приходят в движение.
Могучий залп и такой ощутимый шум полета снарядов, что в зрительном зале все невольно пригибают головы.
А на экранах уже идет штурм Зимнего. Солдаты распахивают ажурные дворцовые ворота. В грохоте оркестра различимы теперь мелодии 'Марсельезы' и 'Интернационала'. Бешено мечутся багровые лучи прожекторов. В их свете мелькают панически бегущие фигуры офицеров, чиновников, купцов...
Сквозь музыку слышится все нарастающий стереофонический цокот множества копыт. А по огромному экрану купола цирка несется сплошная лавина красной конницы. С развевающимися знаменами врываются и на манеж всадники в буденовках. Грозно сверкают в багровых лучах прожекторов обнаженные клинки.
Бег коней по манежу все нарастает: уже немыслимо сосчитать, сколько их здесь. Они мчатся с такой бешеной скоростью, в таком неудержимом порыве, что, кажется, составляют одно целое с той конницей, которой заполнен теперь весь экран купола цирка.
Никто уже не может сидеть спокойно. Пожилые зрители, пережившие революцию и гражданскую войну, вскакивают со своих мест. Кто-то, уловив в грохочущем оркестре мелодии маршей и песен тех лет, пытается петь. Бывшие фронтовики до боли в пальцах стискивают подлокотники своих кресел.
А еще через мгновение - музыка, цокот копыт, гул канонады, все утопает в таких аплодисментах, каких, наверно, не слышали стены ни одного цирка в мире.
Но вот постепенно все стихает. Гаснут прожектора и манеж снова погружается в темноту. Темно и на экранах, а в динамиках уже слышатся звуки гармошек, приглушенное пение. Чей-то звонкий голосок задорно затягивает 'Яблочко'.
Потом в разных местах экранов вспыхивают огоньки костров. С каждым мгновением они разгораются все ярче. В их отблесках уже можно разглядеть усталые лица бойцов, расположившихся на отдых.
А в самом центре манежа сначала чуть тлеет, затем все ярче разгорается большой костер. Вокруг него лежат люди в буденовках и кубанках, в накинутых на плечи шинелях и бурках, в кожанках и бушлатах, перекрещенных пулеметными лентами. Где-то вдалеке, за кулисами, заливается гармонь. Слышится приглушенное пение партизанской песни...
Но вот лучи прожекторов начинают поворачиваться в сторону главного выхода на манеж. Они выхватывают из темноты хорошо знакомые всем фигуры героев фильма 'Красные дьяволята'. Лежащие у костра улыбаются им, аплодируют, жестами просят о чем-то.
'Красные дьяволята' некоторое время смущенно переминаются с ноги на ногу, потом сбрасывают с себя шинели и принимаются жонглировать револьверами, маузерами, саблями и гранатами-'лимонками'...
Юрий Елецкий весь день был занят в цирке и с трудом выбрал время, чтобы заехать домой переодеться. Тетка его, страстная любительница цирка, давно уже ушла, а он задержался немного, провозившись с галстуком и новым костюмом, который надевал впервые. А когда собирается выйти из дома, раздается звонок, и в комнату буквально вваливается Митрофан Холопов.
- Я знаю, ты спешишь, - с трудом переводя дыхание, торопливо говорит он, - но я к тебе по чрезвычайно важному делу...
- Потом, Митрофан! - пытается выпроводить его Юрий. - Ты же сам должен понимать...
- Я все понимаю, но ведь дело касается Маши.
- Маши?..
- Да, Маши. Ей грозит большая, может быть, смертельная опасность.
У Юрия выступают бисерные крупинки пота на лбу. Он невольно отступает назад, пропуская Холопова в комнату.
- Да говори ты толком - в чем дело? - хватает он его за отвороты макинтоша.
- А ты, пожалуйста, успокойся...
- Ну говори же! - встряхивает его Юрий.
- Тебе они, Зарницыны, ничего разве не рассказывали? Не делились своими опасениями?
- Да что ты меня расспрашиваешь? Я от тебя жду, ответа: что с Машей?
- Значит, они и тебе не сообщили ничего... - будто про себя бормочет Холопов. - От всех, значит, скрывали...
- Что скрывали?! Бредишь ты, что ли?
- Скрывали, что гравитационное поле над манежем нестабильно! - выпаливает наконец Холопов. - Понимаешь ты, что это такое? Все еще не ясно тебе, что их жизнь в опасности?
- Да откуда ты знаешь об этом? - снова хватается за отворот митрофановского макинтоша Елецкий. - Если они никому не сообщили, тебе-то кто рассказал?
- Маша и рассказала. Вернее, проговорилась... Она ведь. действительно срывалась уже, ты же сам знаешь. Упал один раз и Алексей. Это я от униформистов узнал. А может быть, таких случаев было и больше - они же скрывают это ото всех.
- Но зачем, черт побери?
- Как - зачем? Опасаются, конечно, что их аттракцион могут отменить...
Не дослушав Холопова, Юрий бросается к телефону.
- А ты сиди! - оборачивается он к Митрофану. - Я тебя отсюда никуда не выпущу, пока не проверю, правду ли ты сказал.
Не довольствуясь этим заявлением, Юрий торопливо подходит к двери и запирает ее, а ключ кладет к себе в карман.
Потом он поспешно набирает номер телефона администратора цирка. Ему долго никто не отвечает. Он смотрит на часы. Уже восьмой час, значит, премьера началась, и администратор не смог, конечно, отказать себе в удовольствии посмотреть первое представление.
- Ты только не Ирине Михайловне, - советует ему Холопов. - Она, видно, заодно с ними...
'Что ж делать? - нервничает Юрий. - Вряд ли удастся сейчас к кому-нибудь дозвониться'.
Но тут он вспоминает телефон вахтера служебного входа уж он-то не имеет права никуда отлучиться. Ну да, так и есть, вахтер на месте. Юрий умоляет его срочно разыскать где-нибудь Машу Зарницыну и попросить ее позвонить ему домой, по чрезвычайно важному делу.
Пока ищут Машу, Юрий нервно постукивает пальцами по корпусу телефонного аппарата, стараясь не смотреть в сторону Холопова. А он недовольно ворчит:
- Не с Машей нужно об этом, а с Анатолием Георгиевичем или директором цирка...
- Ладно, помалкивай!
Но вот наконец звонок Маши.
- Что случилось, Юра? - испуганно спрашивает она.
- Пока ничего... Нужно только уточнить кое-что. У меня тут Холопов...
- Ах, Холопов! Ну тогда все ясно...
- И это правда. Маша?
Она молчит некоторое время, потом отвечает:
- Правда... Но совсем не опасно. Мы обнаружили это уже давно, и с нами ничего пока не случилось.
- Но ведь вы же срывались несколько раз.
- Да, срывались, но только потому, что сначала это было неожиданно для нас. А теперь мы настороже. Вы не знаете, говорил Холопов еще с кем-нибудь, кроме вас?
- Кажется, лишь со мной пока...
