– Слишком много раз для таких знаменитых доспехов, – проворчал Изак с кривой улыбкой. Его сил хватило только на слабый шепот. – И давно я здесь лежу?
Этого вопроса как будто только и дожидались снаружи. На полог легла чья-то тень, и, нащупав вход, в палатке появился паж Везны с большой деревянной миской в руках. Увидев, что Изак не спит, паж остановился так резко, что расплескал часть содержимого миски. Кранн не успел и рта раскрыть, как мальчишка выронил миску и бросился вон; Изак услышал его крик, но не разобрал слов.
Наконец голос пажа затерялся среди лагерного шума, и Изак начал прикидывать, как бы сесть. Левая его рука совсем не действовала, пришлось заткнуть шкуры себе за спину с помощью правой. К тому времени, как Везна просунул голову внутрь, Изак задыхался от усилий, зато ему удалось приподняться так, чтобы видеть всех заглядывающих в палатку.
Лицо Везны было изукрашено синяками и кровоподтеками.
– Милорд, – приветствовал он, – могу я спросить, как вы себя чувствуете?
Он шагнул к кровати, а вслед за ним в палатке появились сюзерен Торль и хмурый герцог Сертинс.
Изак посмотрел на Торля: его мундир легкого кавалериста остался безупречно чистым, а лицо было по- прежнему мрачным и сурово-благочестивым.
– Я чувствую себя ужасно. Сколько времени я проспал?
– Три ночи, милорд, – ответил Везна. – Повелитель Бахль заверил, что вам нужен только отдых, что ваши раны не опасны, но мы уже начали волноваться…
– Я же проснулся. А повелитель Бахль еще здесь?
– Он возглавил преследование врагов, – ворчливо ответил Сертинс. – Мы все до сих пор отлавливаем эльфов, сбежавших с поля боя.
– То есть все, кроме меня? А я валяюсь в постели, пролеживая бока? Если вы считаете, что толку от меня никакого, одни только хлопоты, – так и скажите.
Изак чувствовал неприятную пустоту в желудке и пульсирование крови в голове; он понимал, что наговорил лишнего, но его так и подмывало с кем-нибудь поругаться или подраться. Злоба не уходила.
– Ваша светлость, – вмешался сюзерен Торль, не дожидаясь, пока Сертинс клюнет и ввяжется в ссору, – я выезжаю через несколько минут, но повелитель Бахль настаивал, чтобы я доставил вас к нему как можно быстрее. Не окажете ли честь нашему отряду, возглавив его вместо меня?
Сперва Сертинс удивился – как этому предложению, так и неожиданно смиренному тону Торля – потом буркнул, что согласен. Бросив последний сердитый взгляд на Изака, он направился к выходу, предоставив остальным возможность полюбоваться напоследок оскаленной волчьей головой на своем плаще. Проводив его взглядом, Торль повернулся к Изаку и печально покачал головой.
– Вы сейчас не можете сражаться с герцогом Сертинсом. И хотя вы и кранн, это не избавляет вас от обязанности быть вежливым по отношению к равным себе.
– К дьяволу Сертинса, к дьяволу вас всех! Сейчас вы – равные мне, потому что это дает вам право жаловаться. А в остальное время я для вас – просто проклятый белоглазый.
– Только, когда вы ведете себя соответственно. Мой сын тоже был белоглазым, но ему обычно удавалось поддерживать беседу, не раздавая оскорбления направо и налево.
Изак откинулся на постели.
– Ради всех богов, я слишком устал для этого. И не собираюсь тратить силы на то, чтобы перед вами объясняться.
– Тогда поберегите силы и одевайтесь. Вам придется объясняться перед повелителем Бахлем. И, будучи белоглазым, вы, по-видимому, забываете, что наша страна недавно прошла через большие перемены, и, когда вы бередите старые раны, вы незаслуженно обижаете нас всех.
– Вообще-то я все помню, – сердито возразил Изак. – Просто не желаю скрывать свои чувства за свойственным знати фанфаронством. Мне говорили, что на войне нужно рассчитывать на свои силы. Что ж, политика не мой конек, мой конек – сила, а еще – власть. И если у меня появляются враги, я прибегаю именно к помощи силы и власти.
С этими словами Изак сел и кивком указал на свою одежду.
Не дожидаясь просьбы, Везна помог ему одеться. В толстом шерстяном облачении Изак был больше похож на монаха, чем на сюзерена, но вряд ли плотно облегающий, застегнутый на все пуговицы мундир пошел бы на пользу его ребрам. Надев теплые меховые сапоги, он повесил на пояс Эолис, двинулся к выходу из палатки – и тут увидел свой плащ. Хотя плащ старательно почистили, с обгоревшим низом уже ничего нельзя было поделать. Когда Изак помял пальцами край ткани, на руке его остался черный след сажи. Юноша пристально вгляделся в образовавшийся рисунок и быстро вытер руку о рубашку… Остальные ничего не заметили.
Небо было затянуто тучами. Изак прищурился, рассматривая лагерь. Исчезли длинные ряды палаток, заметно поредел лес знамен.
– Везна, разве это не знамя Фордана? – спросил он. – Я видел, как он погиб. Я не мог ошибиться.
– Да, он погиб, милорд, – печально ответил граф, – но его сын, находившийся в свите графа, выжил. Поэтому знамя осталось здесь. Что же касается других – Данва был ранен в бедро и умер от потери крови на поле боя, а Амаху раскроил черен тролль.
– И сколько всего людей мы потеряли?
За шиворот Изаку забрался ледяной ветер, и юноша вздрогнул. Ветер был холодным, но не очень сильным, и все-таки Изаку вдруг показалось, что именно он сдул столько палаток и знамен.
– Всего? Около трех тысяч. Из людей вашей вотчины погибли сто пятьдесят, а еще триста «духов». Убиты графы из Торля, Кеда, Тебрана и Вера. И триста человек погибли во время преследования врага.
– Все это принесло хоть какую-то пользу?
