Она не могла, не хотела больше страдать и, почти не отлучаясь из дома, ждать его. Она должна была увидеть его, понять, почему он не приходит. Ведь он же сказал: 'Теперь ты будешь ждать меня'. Она и ждет. Но сколько еще ждать? Она готова - сколь угодно долго, но ведь должен быть предел.
- Надо проведать его, - сказала она очень спокойно Нюре. - Может быть, он раздумал к нам переезжать.
Под вечер пришли в редакцию 'Правды'. В приемной за столом сидела молодая женщина в черном платье с белым кружевным воротничком-стоечкой. Пышная, красиво уложенная прическа со множеством гребеночек. Глянула на девушек холодно, настороженно.
- Товарищ Сталин очень занят.
- Мы - Аллилуевы, хотели бы очень его видеть, - пролепетала Нюра. Теперь взгляд мимо Нюры, на нее, жесткий и какая-то затаенная враждебность, словно узнала в ней старого врага.
- Хорошо, я спрошу.
- Это сестра Ленина, Мария Ильинична, - прошептала Нюра. - Красивая, правда?
И тут вышел он, сияя радостью, но глянул остро, коротко.
- Какие молодцы! Прекрасно сделали, что зашли, - сказал Нюре. - Как дома? Что Ольга, Сергей?
- Все хорошо, все здоровы. А комната ваша ждет вас, - выпалила Нюра.
Мария Ильинична усмехнулась, склонившись над бумагами.
Надежда не смела поднять на него глаз, поэтому увидела усмешку Марии Ильиничны.
- Вот за это спасибо. Но сейчас не до этого, я занят. Надя, вы похудели. Вам идет. А комнату мне оставьте. Обязательно оставьте. Считайте моею.
Вот и все.
За несколько минут с Марией Ильиничной произошла удивительная перемена. Она отвлеклась от бумаг, выпрямилась и, вертя в тонких пальцах карандаш, чуть откинув голову, с улыбкой разглядывала Надежду.
- До свидания, - сказала Надежда Марии Ильиничне, и та ответила ей неожиданно ласково:
- Всего хорошего и поклон родителям, - пропела в ответ.
Такая же метаморфоза, но наоборот произошла с ней однажды то ли в двадцать втором, то ли в двадцать третьем. Обычно невозмутимо деловитая, она орала по телефону на Иосифа, грозила обратиться к рабочим Москвы, а потом, бросив трубку, затопала, застрясла головой, посыпались гребеночки.
- А вы, товарищ Аллилуева, передайте вашему мужу, что он не смеет, не смеет, не смеет..., - и разразилась рыданиями.
Прибежала Гляссер с водой, с каплями.
Надежда, склонив голову, продолжала дрожащей рукой, расшифровывать стенограмму.
Но это потом, потом... А тогда они вышли на улицу, и Нюра восторженно щебетала, как интересно работать на съезде, и что зря она живет затворницей, когда страна на пороге великих событий, и что скоро Шестой съезд партии, а костюм на Сосо действительно ветхий, а Мария Ильинична очень красивая, 'и ты, Надя, тоже можешь работать кем-нибудь, хоть машинисткой, или с бумагами...'
'Что значат его слова 'Не до этого, я занят'. Не до чего? Или не до кого? Не до меня! Вот, что означали его слова. Они были сказаны мне', - она остановилась.
- Как он сказал? 'Но сейчас не до этого'?
- Ну да, я же говорю - Шестой съезд партии. Пойдем на открытие?
- Нет. Я поеду в Москву к Радченко.
Вернулась в конце августа, когда Сосо жил у них уже почти месяц. Она не видела пятисоттысячной демонстрации в июле, И красного флага, который водрузил над своим дворцом Великий князь Кирилл,не слышала пламенных речей делегатов нелегального шестого съезда, который проходил совсем рядом с их бывшим домом - в помещении Сампсониевского братства, о чем ей рассказала Нюра, не помогала провожать Ленина на Приморский вокзал . Все это было чужим,не её,потому что на даче у Радченко зацвели флоксы, и по утрам она с их сыном Алешей ходила купаться в заливчик с песчаным дном, хотя Алешина няня каждый день говорила, что после Ильина дня никто не купается. Алиса Ивановна занималась с ними немецким и латынью, потом что-нибудь шили и штопали, а вечерами приезжал Иван Иванович с ворохом газет, и они читали о происходящем в Петрограде, как о событиях на другой планете.
А в доме на Рождественской словно бы и не заметили ее отсутствия. И главное, что она сразу почувствовала, у каждого с каждым были свои особые отношения, а центром всего - Иосиф. Утро начиналось с его шутливой перепалки с домработницей Паней, которая, вроде бы, не умела как следует разжечь самовар.
- Вы скопские, неумелые, - ворчал Иосиф, помогая Пане. - вы все норовите за чужой счет проехаться, Митрофаны вы, истинные Митрофаны.
- Да уж какой ты, эдакий, все смеешься надо мной. Конечно же, скопские мы, зато наши мужики ловко рыбу лавят .
- Ваши лавят! Ни за что не поверю, вот я лавил, в ссылке, на всю зиму себя обеспечивал.
- Ты лавил! - Паня заливалась смехом. - У тебя пальцы-то, как у барынь. Острые.
И так каждое утро.
С ней он был насмешливо ровен: 'Ну как, Епифаны, что слышно?'
Вечерами приходил поздно и стучал им в дверь.
- Неужели спите? Поднимайтесь! Я тарани принес, хлеба.
Они вскакивали, бежали на кухню готовить чай.
Чай пили у него в комнате. Он доставал с вертящейся этажерки томик Чехова и читал им 'на сон грядущий' какой-нибудь рассказ. Читал замечательно, преображаясь в героев и интонацией, и повадкой. Особенно любил перечитывать 'Душечку', и каждый раз, закрывая книгу, говорил: 'Идеальный женский характер. Собачья преданность. Как у моего Туруханского Тишки'.
В тот вечер засиделись долго, он рассказывал о детстве, о походах в горы, потом вдруг встал, подошел к этажерке:
- Что бы вам сегодня почитать. Хочется что-нибудь особенное. А вот, знаю что. Рассказ называется 'Шуточка'. Начал читать, Нюра задремала, а она, не отрываясь смотрела на его загоревшее за лето лицо, на четко очерченные брови.
'Кажется, сам дьявол обхватил нас лапами и с ревом тащит в ад... - он замолчал. - Пауза была длинна и зловеща. Нюра во сне пробормотала что-то жалобное...
- Окружающие предметы сливаются во дну длинную, стремительно бегущую полосу... Вот-вот еще мгновение, и кажется, - мы погибаем!'
Последние слова он произнес, закрыв книгу. Снова пауза, и вдруг очень тихо, одними губами.
- Я люблю вас, Надя!
Молчание, он смотрит на нее, чуть улыбаясь.
- Остальное - потом, уже поздно, мне надо еще поработать.
- Можно мне взять этот том?
- Нет. Я хочу прочитать тебе рассказ сам, дай мне слово, что без меня не возьмешь.
- Даю.
А утром они столкнулись в темном закутке перед ванной, и он властно взял ее за плечи и прижал к стене.
- Шуточка не получилась. Все всерьез и надолго, - прошептал ей. Найди, где мы можем встретиться.
И жизнь перевернулась: квартира подруги, вызовы по телефону через швейцара, тайна, посещение клиники Вилье...
Он пришел в незнакомой кожаной куртке и кожаной фуражке. Не сразу узнав его в полумраке коридора, она испуганно спросила:
- Вам кого?
- Нам? Тебя.
Потом это стало паролем их супружеской жизни. Заходя в спальню, он медлил, дожидаясь этого вопроса, и если она спрашивала: 'Вам кого?' - это означало, что ссора, если она была днем, забыта.
А тогда он скинул куртку, взял ее на руки 'Куда нести?', она головой показала на дверь, он подошел,
