оппозицией, бюрократия обвинила оппозицию в том, будто та противилась индустриализации и коллективизации. В этой механике -- суть сталинизма! От тех оппозиционеров, которые хотели вернуться в партию, требовали отныне категорического признания своей 'ошибки', которая на самом деле была ошибкой бюрократии.
Самая возможность такого рода иезуитизма объясняется тем, что взгляды оппозиции оставались известны лишь десят
кам и сотням тысяч людей, главным образом верхнему слою, но не народным массам, так как бюрократия железной рукой препятствовала распространению оппозиционной литературы. Между кающимися оппозиционерами и чиновниками контрольных комиссий, которые являются по существу органами ГПУ, шла за кулисами каждый раз долгая и мучительная торговля: какую 'ошибку' и в какой форме признать. В конце концов верх брали, конечно, иезуиты контрольных комиссий. На верхах партии все прекрасно знали, что покаянные документы не имеют ни малейшей нравственной ценности и что их единственное назначение -упрочивать в массах догмат непогрешимости вождей.
На новом этапе борьбы за свое самодержавие бюрократия требовала от того же лица, давно капитулировавшего, то есть отказавшегося от какой бы то ни было критики, новых, более острых и унизительных признаний. При первом сопротивлении жертвы инквизитор отвечал: 'Значит, все ваши предшествующие 'показания были не искренни. Значит, вы не хотите помочь партии в борьбе с ее врагами. Значит, вы снова становитесь по другую сторону баррикады!' ,Что оставалось делать капитулянтам, то есть оклеветавшим себя самих оппозиционерам? Упереться? Поздно! Они уже прочно сидели в сетях врага. На путь оппозиции им возврата не было. Оппозиция им не поверила бы. Да у них и не оставалось больше политической воли. Придавленные к земле тяжестью предшествующих покаяний, под постоянным страхом новых ударов, не только против них самих, но и членов их семей, они на каждом новом этапе становились на колени перед каждым новым актом полицейского шантажа и падали таким образом все ниже и ниже.
На первом процессе Зиновьева--Каменева, в январе 1937 года, обвиняемые после острых нравственных истязаний согласились признать, что на них как на бывших оппозиционеров падает моральная ответственность за террористические действия. Это признание сейчас же послужило ГПУ исходной позицией для дальнейшего шантажа. Официальная печать и тогда уже -- по сигналу Сталина -требовала смертных приговоров. ГПУ устраивало перед зданием суда демонстрации с воплями: 'Смерть убийцам!' Так осужденные подготовлялись для новых признаний.
Каменев упирался дольше Зиновьева. Для него устроен был 27 июля 1935 года новый суд при закрытых дверях, чтоб показать ему, что единственная надежда или хотя бы тень надежды на спасение останется для него лишь при условии полной готовности признать все, что нужно властям. Без связи с внешним миром, без внутренней уверенности, без защиты, без перспективы, без просвета Каменев дал окончательно сломить себя. А тех обвиняемых, которые и при этих сверхчеловеческих
пытках продолжали бороться за остатки своего достоинства, ГПУ расстреливало одного за другим, без суда и без огласки. Вот такими способами Сталин 'отбирал' и 'воспитывал' подсудимых для последнего московского процесса. Такова реальность, господа судьи и присяжные! Все остальное -мистификация и ложь. . .
Для чего все это, спросите вы? Для удушения всякой оппозиции, всякой критики, для деморализации и оплевания всего и всех, кто противится бюрократии или хотя бы отказывается петь ей 'осанну'. Не в последнем счете эта дьявольская работа направлена против меня лично. Но здесь я должен снова отступить назад.
В 1928 году, после первых крупных арестов в партии, бюрократия еще думать не смела о физической расправе над вождями оппозиции. В то же время она не могла надеяться и на капитуляцию с моей стороны. Я продолжал из ссылки руководить борьбой. Правящая клика не нашла в конце концов другого решения, как выслать меня за границу. На заседании Политбюро (отчет об этом заседании был мне доставлен друзьями и тогда же опубликован) Сталин говорил: 'За границей Троцкий окажется изолирован; он вынужден будет сотрудничать в буржуазной прессе, мы будем его компрометировать; социал-демократия вступится за него, -- мы его развенчаем в глазах мирового пролетариата; Троцкий выступит с разоблачениями, -- мы его изобразим предателем'. Этот хитрый расчет оказался, однако, недальновиден. Сталин не учел силы и значения идей. Я выпустил за границей ряд книг, на которых воспитывается молодежь. Во всех странах создались сплоченные группы моих единомышленников. Возникли периодические издания на основе защищаемой мною программы. Недавно происходила международная конференция организаций, стоящих под знаменем Четвертого Интернационала. Под ударами врагов это движение непрерывно растет. Наоборот, внутри Коминтерна царят неуверенность и разброд.
Между тем без международного авторитета Сталин не мог бы удержать в своих руках командование над бюрократией и через нее -- над народом. Рост Четвертого Интернационала представляет для него грозную опасность, отголоски которой к тому же все больше проникают внутрь Советского Союза. Наконец, правящая клика смертельно боится еще неугаснув-ших традиций Октябрьской революции, которые неизбежно направляются против новой привилегированной касты. Все это достаточно объясняет, почему Сталин и его группа ни на минуту не прекращали борьбы против меня лично. От каждого, кто 'каялся' за последние тринадцать лет, неизменно требовалось какое-либо заявление против Троцкого. Таких заявлений, индивидуальных и коллективных, можно насчитать многие де
сятки тысяч. Без осуждения Троцкого, без прямой клеветы на Троцкого бывший оппозиционер и думать не мог вернуться в партию или хотя бы получить кусок хлеба. Причем из года в год покаяния становились все унизительнее, а обличения [против] Троцкого -- все лживее и грубее. На этой работе воспитывались будущие подсудимые, как и сами следователи и судьи. Ведь и они доведены были до нынешней стадии деморализации лишь через ряд переходных ступеней.
Ответственным организатором этой деморализации -- я снова жалею, что вынужден заявить это при закрытых дверях -- является Сталин! Последний процесс не упал с неба, нет! Он резюмирует длинный ряд ложных показаний, которые острием своим направлялись против меня. Когда Сталин понял ошибку высылки меня за границу, он попытался 'исправить' ее свойственными ему методами. Судебный подлог, поразивший общественное мнение своей неожиданностью, был на самом деле неизбежным звеном длинной цепи. Он был заранее предвиден и публично предсказан.
В основу последнего процесса положено обвинение в организации террористических актов. Что касается меня, господа судьи и присяжные заседатели, то я не остановился бы перед проповедованием индивидуального террора и перед его применением, если б я мог поверить, что этот метод способен продвинуть вперед дело освобождения человечества. Враги обвиняли и преследовали меня не раз за те мысли, которые я высказывал: последним в этом ряду является норвежское правительство. Но никто еще не обвинял меня в сокрытии моих мыслей.
Если я неизменно восстаю против индивидуального террора, притом не со вчерашнего дня, а с первых дней моей революционной деятельности, то потому, что считаю этот метод борьбы не только недействительным, но и пагубным для рабочего движения. В России действовали две всемирно известные террористические партии: Народная воля и социалисты-революционеры. Мы, русские марксисты, сложились как партия масс в непримиримой борьбе против индивидуального терроризма. Наш главный довод был тот, что этот метод гораздо более дезорганизует революционную партию, чем государственный аппарат. Недаром нынешняя бонапартистская бюрократия СССР жадно ищет актов террора и даже изобретает их, чтобы подкинуть их затем своим политическим противникам.
Убийство Кирова ни на минуту не пошатнуло самодержавия бюрократии; наоборот, дало ей желанную возможность истребить сотни неугодных ей людей, забросать грязью политических противников и внести смуту в сознание трудящихся. Результаты авантюры Николаева, -- могло ли быть иначе?-- целиком подтвердили старую марксистскую оценку терроризма,
которой я оставался верен в течение четырех десятилетий и которую меньше всего собираюсь менять теперь .. .
Если террористические тенденции вспыхивают в отдельных, группах советской молодежи, то не вследствии политической деятельности оппозиции, а в результате ее разгрома, удушения всякого протеста и всякой мысли, в результате безнадежности и отчаяния. ГПУ жадно набрасывается на первый проблеск террористических настроений, культивирует их и немедленно создает подобие подпольной организации, в которой агенты-провокаторы окружают несчастного террориста со всех сторон. Так было с Николаевым. Даже из официальных данных, если внимательно сопоставить их друг с другом, вытекает с несомненностью, что Ягода, Сталин и даже сам Киров были прекрасно осведомлены о затевавшемся в Ленинграде террористическом акте. Задача ГПУ состояла в том, чтобы припутать к делу вождей оппозиции, затем
