главе с начальником Медведем. Обвинительный акт признает,
что Медведь и его сотрудники своевременно 'располагали све
дениями о готовящемся покушении на Кирова'. Приговор за
являет, что они 'не приняли мер, чтобы вовремя вскрыть и прекратить' деятельность террористической группы, 'хотя имели полную возможность сделать это'. Большей откровенности требовать нельзя. Все обвиняемые приговорены к тюремному заключению от двух до десяти лет. Ясно: через своих провокаторов ГПУ играло головой Кирова с целью впутать в дело оппозицию и затем обнаружить заговор. Николаев выстрелил, однако, не дожидаясь разрешения Медведя, и тем жестоко скомпрометировал амальгаму. Сталин принес Медведя в качестве искупительной жертвы.
Наш анализ находит полное подтверждение в роли ла
тышского консула Биссинекса, заведомого агента ГПУ. Консул
имел с Николаевым, по признанию этого последнего, непосред
ственную связь, выдал пять тысяч рублей на совершение тер
рористического акта и без всякого смысла выпрашивал у Ни
колаева письмо на имя Троцкого. Для того чтобы хоть косвен
но связать мое имя с делом Кирова, Вышинский включил этот
поразительный эпизод в обвинительный акт (январь 1935), ра
зоблачив тем провокационную роль консула до конца. Имя кон
сула было опубликовано, однако, лишь по прямому требованию
дипломатического корпуса. После этого консул бесследно ис
чез со сцены. В дальнейших процессах о Биссинексе не упоми
налось ни словом, несмотря на то, что он непосредственно сно
сился с убийцей и финансировал убийство. Все дальнейшие
'организаторы' террористического акта против Кирова (Бака
ев, Каменев, Зиновьев, Мрачковский и пр. и пр.) ничего не зна
ли о консуле Биссинексе и ни разу не называли его имени.
Трудно вообще представить себе более грубую, путаную и бес
стыдную провокацию!
Только после того, как были истреблены действительные
террористы, их друзья и их пособники, в том числе, несомнен
но, и запутанные в заговор агенты ГПУ, Сталин счел возмож
ным приняться вплотную за оппозицию. ГПУ подвергает аре
сту верхушку бывших зиновьевцев и делит их на две группы.
Относительно семи наиболее крупных деятелей, бывших членов
ЦК, ТАСС сообщил 22 декабря об отсутствии 'достаточных
данных для предания их суду'. Менее значительные члены груп
пы, согласно традиционной технике ГПУ, были оставлены под
дамокловым мечом. Под угрозой смерти некоторые из них дали
показания против Зиновьева, Каменева и др. Показания гово
рили, правда, не о терроре, а о контрреволюционной деятельно
сти вообще (недовольство, критика политики Сталина и по.).
Но этих показаний оказалось достаточно, чтобы выудить у Зи
новьева, Каменева и др. признание своей 'моральной' ответст
венности за террористический акт. Такой ценою Зиновьев и Ка
менев откупились (временно!) от обвинения в прямой причаст
ности к убийству Кирова.
9. 29 января 1935 года я писал американским друзьям (письмо напечатано в 'Бюллетене оппозиции' No 42, февраль 1935): 'Стратегия, развернутая вокруг трупа Кирова, не принесла Сталину больших лавров. Но именно поэтому он не может ни остановиться, ни отступить. Сталину необходимо прикрыть сорвавшиеся амальгамы новыми, более широкого масштаба и... более успешными. Нужно встретить их во всеоружии!' Процессы 1936--37 гг. подтвердили это предостережение.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ БАЗА ОБВИНЕНИЯ: САБОТАЖ161
Самой грубой частью судебного подлога как по замыслу, так и исполнению, является обвинение 'троцкистов' в саботаже. Эта часть процесса, составляющая важнейший элемент всей амальгамы, не убедила никого (если не считать господ типа Дурантии и К°). Из обвинительного акта и прений мир узнал, что вся советская промышленность находилась в сущности в руках 'кучки троцкистов'. Не лучше обстояло дело и с транспортом. Но в чем, собственно, состояли акты троцкистского саботажа? Из признаний Пятакова, подтвержденных показаниями его бывших подчиненных, сидящих рядом с ним на скамье подсудимых, обнаруживается, что: а) планы новых заводов разрабатывались слишком медленно и многократно переделывались; б) строительство заводов шло слишком долго и приводило к иммобилизации огромных капиталов; в) предприятия вводились в эксплуатацию незаконченными и в результате этого подвергались быстрому разрушению; г) разные части новых заводов оказывались в диспропорции одна по отношению к другой, что чрезвычайно снижало производительную мощь предприятий; д) заводы накопляли излишние резервы сырья и материалов, превращая таким путем живой капитал в мертвый; е) материалы расходовались хищнически и т. д. и т. п. Все эти явления, которые давно были известны как хронические болезни советского хозяйства, объявлены ныне результатом злонамеренного заговора, которым руководил Пятаков, разумеется, по моим директивам.
Остается, однако, совершенно непонятным, какова была во всем этом роль государственных органов промышленности, финансов и контроля, не говоря уже о партии, которая во всех учреждениях и предприятиях имеет свои ячейки. Если верить обвинительному акту, то руководство хозяйством находилось не в руках 'гениального, никогда не ошибающегося вождя' и не в руках его ближайших сотрудников, членов Политбюро и правительства, а в руках изолированного человека, уже девять лет находящегося в ссылке и в изгнании. Как это понять? Согласно телеграмме 'Нью-Йорк таймс' (25 марта 1937 г.) из Москвы,
новый шеф тяжелой промышленности В. Межлаук162 на собрании своих подчиненных обличал преступную роль саботажников в деле составления ложных планов. Но до момента смерти Орджоникидзе163 (18 февраля 1937 г.) сам Межлаук стоял во главе Госплана, основной задачей которого как раз и является проверка хозяйственных планов и смет. Так, в погоне за подлогом советское правительство выдает себе самому унизительное свидетельство о несостоятельности. Недаром 'Тан', официоз дружественной Франции, писал, что эту часть процесса лучше было бы вообще не выводить на свет божий.
Сказанное выше о промышленности целиком относится и к транспорту. Железнодорожные специалисты считали, что провозная способность железных дорог имеет такие-то и такие-то технические пределы. С того времени как Каганович164 стал во главе путей сообщения, 'теория пределов' была официально объявлена буржуазным предрассудком; хуже того, измышлением саботажников. Сотни инженеров и техников поплатились за прямую или косвенную приверженность к 'теории пределов'. Несомненно, многие старые специалисты, воспитанные в условиях капиталистического хозяйства, явно недооценивали возможности, заложенные в плановых методах и потому склонны были вырабатывать слишком низкие нормы. Но отсюда вовсе не вытекает, что темпы хозяйства зависят только от вдохновения и энергии бюрократии. Общее материальное оборудование страны, взаимозависимость разных частей промышленности, транспорта и сельского хозяйства, степень квалификации рабочих, процент опытных инженеров, наконец, общий материальный и культурный уровень населения-- таковы основные факторы, которым принадлежит последнее слово в определении пределов. Стремление бюрократии изнасиловать эти факторы при помощи голого командования, репрессий и премий ('стахановщина') неизбежно вызывает суровую расплату в виде растройства заводов, порчи машин, высокого процента брака, аварий и катастроф. Привлекать к делу троцкистский 'заговор' нет ни малейшего основания.
Задача обвинения чрезвычайно усложняется еще и тем, что, начиная с февраля 1930 года, я в печати систематически, настойчиво, из года в год и из месяца в месяц обличал те самые пороки бюрократизированного хозяйства, которые ныне ставятся в вину фантастической организации 'троцкистов'. Я доказывал, что советской промышленности нужны не 'максимальные, а оптимальные темпы, т. е. такие, которые, опираясь на соответствие разных частей одного и того же предприятия и разных предприятий между собой обеспечивают непрерывный рост хозяйства в дальнейшем. 'Промышленность мчится к кризису,-- писал я в 'Бюллетене' 13 февраля 1930 г., --прежде всего по причине чудовищно
