склоненном стволе ивы. Ствол покачивался низко-низко над водой, и я в душе искренне пожелала Диму свалиться. Мое желание было так сильно, что Дим подсознательно принял его, как приказ - покачнулся но... все-таки удержался.
Мы с Эвой возвращались молча, и тут я вспомнила, что после моего появления она почти не принимала участия в разговоре. Впечатление было такое, будто они с Димом уже успели поговорить о чем-то важном, а теперь лишь развлекали меня, а, может, и отвлекали.
Вечером, когда я диктовала в кристаллофон свои сегодняшние наблюдения и планы на завтра, она вдруг вошла и села у моих ног прямо на колкий и упругий ворсолан.
- Знаешь, - сказала она, - со мной что-то странное происходит. Понимаешь - неожиданное... Когда я пришла в себя - ну, еще там, на 'Сигме', - я была страшно разочарована. Ну, не получилось красиво уйти, что же теперь делать? Во мне стало так страшно пусто, и даже думать не хотелось - что дальше... А потом я освоилась в этом состоянии - уже здесь, в институте, когда вы все начали меня исследовать и лечить, - и мне оно даже чем-то понравилось. Друзей рядом не было, они все в это время и без меня обходились, и я думала: это даже неплохо, когда ты никому не нужна, но и тебе никто не нужен...
Эва впервые заговорила со мной о своем самоубийстве. Видно, пришел час.
- Да, я привыкла к этому состоянию. Вы все хотели лечить меня, а мне это не было нужно. Вы хотели отнять у меня единственное, что у меня было память о том времени, когда я была такая счастливая... Понимаешь, тогда мне было скверно, но я была такая сильная и ради него была способна на все. Я так не хотела терять это, что создала вокруг себя оградительный пояс пустоты - как тот, вокруг 'хижины'... С тобой бывало такое?
Вопрос прозвучал внезапно - уж не у Дима ли она научилась таким неожиданным вопросам? И тут уж я не могла ответить ничего, кроме правды.
- Было. Когда мой муж не вернулся из дальней разведки.
- Ой... - растерялась Эва. - Прости меня, пожалуйста, я не знала... Давно?
- Давно.
- Ты очень любила его?
- Я любила другого человека.
Девочке не понять таких вещей - подумала я с опозданием. Она и не должна сейчас думать, что это вообще возможно - любить одного и стать женой другого. Не надо ей знать и того, что мучительна верность, хранимая не телом и душой, а потревоженной совестью. Ни к чему ей это...
- Знаешь, с чего тебе надо было начать? - вдруг спросила Эва. - Тебе надо было рассказать мне о себе. Еще на 'Сигме', пока меня выхаживали, и на транспортнике, все были такие грустно-вежливые, и ты тоже. Думаешь, приятно, когда все время рядом человек, которому велели тебя вылечить, и он всегда наблюдает, подмечает, дает советы, выслушивает любую чушь, и все с одним и тем же выражением лица! Я думала - когда изобретут биороботов, они будут именно такими! А зачем мне такое стерильное общение? Думаешь, я бы ничего не поняла? Вот Дим все о себе рассказал - как он путешествовал, и вообще...
Что ж, кисло подумала я, дожила - услышала профессиональные упреки, парировать которые нечем. С одной стороны - да, развитие контакта задерживалось не по моей вине, Эва сопротивлялась. С другой - я привыкла к иным пациентам, к одиноким операторам космических маяков, к не выдержавшим напряжения космолетчикам из дальней разведки, к усталым и замкнутым подводникам. Я исправно лечила их, и они, стыдясь болезни, во всем шли навстречу, и возвращались в строй, и никому не была нужна моя нескладная биография.
- Когда-нибудь я все расскажу тебе, - пообещала Эва, - сама расскажу, без всяких погружений. Как я все это вижу. Но сперва я должна понять в себе что-то очень важное, чтобы и другие поняли...
Рано утром Хьюнг вызвал меня на связь. Я доложила о благоприятном прогнозе лечения. Но на душе кошки скребли и похвала не радовала - я отлично знала, что не заслужила ее. Догадывалась я также, что перелом, произошедший в Эве, может, и начался в 'хижине', за круглым столом, но состоялся в лесу, и - 'под чутким руководством' Дима!
Два дня мы с Эвой занимались всеми положенными процедурами оздоровляющими, укрепляющими, стимулирующими и так далее. По вечерам удирали к Бессмертным. Бессмертные по своей системе, обратившейся в Ритуал, слушали музыку в определенных позах и самоуглублялись. Мы с Эвой тоже усаживались к ним на ковер и молчали вместе с ними. Дим время от времени что-то советовал Эве. Надо мной взял шефство Алик - должно быть, по просьбе Дима, чтобы я как можно меньше мешала.
А к вечеру третьего дня, когда уже пора было собираться в гости, Эва пропала, и искать ее в темнеющем лесу не имело смысла. На Ритуал ни она, ни Дим не явились.
Оставалось ждать. Конечно, я могла выловить ее по 'малой тревоге', но сразу бы обнаружились и наши визиты к Бессмертным, и незаконное получение жетонов. Даже страшно подумать, как бы нам за эту авантюру досталось, и неизвестно, кому больше - мне или Фернандо...
Вот я и ждала. Прилегла в ее комнате на постель, зарядила в кристаллофон кубик с каким-то развлекательным концертом, и ждала.
Разбудил меня поющий голос, который я спросонья восприняла как продолжение концерта. Вслушалась - и проснулась вмиг. Пела Эва, первый раз со времени нашего знакомства. И что она пела?.. Балладу!
- Ты поди замени благородство и честь своенравного верного друга!..
Мягко шлепнулись на ворсолан ее белые туфельки; раздеваясь она кружилась по комнате.
- Если ждешь ты финала, так вот он, изволь! Но услышишь - и вдруг промолчишь ты...
Тут Эва все же заметила, что на ее постели кто-то лежит, опустилась передо мной на корточки и пропела шепотом, как Бессмертный Саша тогда, на веранде:
- Не встречался ль тебе синеглазый король, в седине, но с повадкой мальчишки?
- Встречался, - ответила я. - Этому твоему королю надо бы по шее дать за ночные гуляния. В двести лет такое вытворять... Что за нелепый человек!
- Он не человек, а птица, - совершенно серьезно объяснила Эва. - Мы по ошибке приняли его за человека. Да ты только посмотри на его нос!
- Птица?..
- Особенно, когда он вдруг спросит 'что?' и заглянет в лицо. Спросит как клюнет. Совершенно птичье слово и птичье движение.
- Так... - сказала я.
- У меня прямо ноги отнялись. Я давно так много не ходила. И знаешь по каким-то тропкам, глина скользит, каблуки подворачиваются, в траве кто-то пропыхтел вот так - чуф-чуф-чуф! Дим побежал следом, потом позвал. Смотрю - сидит на корточках, кого-то гладит и говорит - не бойся, он колючки прижал. Представляешь - ежик!
- Представляю... - сказала я.
Не стой передо мной девушка, которая месяц назад пыталась покончить с собой, и не воротись она со свидания с двухсотлетним прапрапрадедом, я бы могла подумать, что она попросту влюбилась в Дима...
- Да, пока не забыла, он просил передать, что хочет тебя видеть.
- Зачем?
- Не знаю.
- По-моему, этот безумный Дим в тебя влюбился, - не выдержала я.
- Да ему же двести лет! Разве можно в двести лет влюбляться? изумилась Эва. Видно, предельным возрастом для такого дела она считала двадцать восемь...
Я не стала ей говорить о том, что с людьми случаются, как правило, именно непредвиденные вещи. Но Диму все же придется объяснить ситуацию...
Так я и сделала. И даже не пришлось проявлять для этого какую-то инициативу. Дим сам потребовал именно информации о болезни Эвы.
- Вам же рассказывал Фернандо перед нашим приходом, - сдипломатничала я.
- Да, сказал, что девочка перенесла тяжелое потрясение, что мы должны отнестись к ней со всей чуткостью. Отец у нее в дальней разведке, мать почему-то не может прилететь с межпланетной, так что от нас потребовали родственных чувств, по всей видимости. Ну, с девочками было легче - Эва им вроде любимой внучки. Маша учит ее вязать, Диана - варить цукаты, Леночка - составлять картинки из всяких
