поисках гадальщика, а гадальшик, едва меня завидев, прячется за самым толстенным дубом, какой только есть в округе!
- Отпусти меня, благочестивый монах! - взмолился старикашка. - Что тебе с меня взять? Денег у меня при себе немного, едой я и так поделюсь!
- Да ты, никак, за разбойника меня принял! - обрадовался Бэнкей. - Ну, а я принял за разбойника тебя.
И это было правдой.
Бэнкей заприметил гадальщика издали, сквозь ветки, приближаясь к повороту дороги, и даже подумал - а не встать ли за деревом самому? Он знал повадки этой братии - привязываться к всякому прохожему, обещая ему сундуки с золотом и покровительство самого государя, если прохожий его, гадальщика, послушается. Денег Бэнкей с собой не имел вовсе, а слушать всякую чушь совершенно не желал.
В какую-то минуту он понял, что и гадальщик его заметил. Делать нечего Бэнкей со вздохом дошел до поворота. И тут обнаружил, что никакого гадальщика нет, зато следы соломенных сандалий, сворачивая с тропы, уводят за толстое дерево.
Бэнкей огляделся.
Других свежих следов на снегу поблизости не было. Но недавно тут проехали молодые господа - и не настигли ли их, вместо ночной нечисти, вполне обыкновенные дорожные грабители? Тот, кто спрятался за деревом, вполне мог из-за этого дерева напасть.
Бэнкей остановился, как бы задумался, почесал в затылке, воткнул в снег посох, положил рядом суму из холстины и уверенно направился в кусты - как направляются туда по нужде. Сделав круг, он оказался за дубом, откуда и извлек гадальщика.
- Какой из меня разбойник? - прошамкал старикашка. - Ты погляди на меня у меня и брови уж от старости пожелтели.
- Брови у тебя пожелтели, это правда, - согласился Бэнкей, - и на вид тебе столько лет, как будто ты гадал еще самому Ямато Такэру. Что же ты в такие преклонные годы бродишь по дорогам, да еще зимой? Неужели нет у тебя внуков, чтобы кормили тебя и ухаживали за тобой?
- Может, и есть, - подмигнул старикашка, - кто ж это может знать? Отпусти меня, монах, я пойду своей дорогой, а ты - своей!
- Деньгами не поделишься? - из любопытства спросил Бэнкей, шиворота, впрочем, из руки не выпуская. Ему все в этом гадальщике не нравилось - и довольно новая, теплая одежда, явно с чужого плеча, и старательное шамканье, не говоря уж о дурацкой попытке спрятаться за деревом.
- Поделюсь, поделюсь! - решив, что все дело только в этом, обрадовался старикашка. - Да отпусти же ты меня, благочестивый монах, чтобы я мог достать деньги!
- Твои руки свободны, - возразил Бэнкей, таща за собой гадальщика к тому месту, где оставил суму и посох. - А что касается денег, то я могу взять в виде пожертвования лишь деньги, заработанные честно. Если же они попали к тебе неположенным путем - оставь их себе, и пусть они отягощают твою карму. Я дурных денег в свой монастырь не понесу.
- Деньги я заработал честно - мне их заплатили молодые господа за хорошее гадание, - заявил старикашка. - Я посоветовал им сменить направление пути. Так что возьми немного и ступай своим путем!
- Это были двое молодых господ в красивой повозке, запряженной рыжим быком с белыми ногами? - уточнил Бэнкей. - И за повозкой следовали носилки?
- Да, и кэраи вели в поводу прекрасного коня цвета метелок тростника. Я поделюсь с тобой этими честно заработанными деньгами, если ты меня отпустишь, - пообещал гадальщик.
- Почему же ты спрятался от меня?
- Я не хотел тебе гадать, - признался старик. - Если вы, монахи, привяжетесь, то уж не отвертеться. А платить мне за гадание ты не стал бы. Видишь ли, я тороплюсь - хочу до темноты попасть в селение. Неохота в такой холод ночевать в кумирне на перекрестке.
- Раз так, то ступай, - позволил Бэнкей, отпуская шиворот.
Старикашка с неожиданной прытью отскочил от монаха.
И тут только Бэнкей ощутил неладное.
Сперва легкой судорогой свело пальцы рук и ног. Потом мелко задрожало что-то в животе и сам собой подтянулся зад.
А старикашка оскалил крепкие желтые зубы, издал что-то вроде скрипучего 'Х-хе! Хе-хе!..' и стал медленно пятиться.
Бэнкей метнул в него посох. Острый конец того монашеского посоха при нужде мог бы пробить и ворота, особенно если не новые, а уже малость подгнившие. Старикашка увернулся.
И тут на снег легли синие тени. Внезапно подкрался вечер.
Фальшивый гадальщик сложил пальцы в хитроумную корзинку, набрал в грудь воздуха и резко выдохнул.
Эти приемы Бэнкей тоже знал. Перед тем, как поселиться в монастыре, он обучался у горных отшельников - ямабуси, где и познакомился с тэнгу Остроносом.
Нечисть собиралась с силой, а день уступал место ночи.
- Фудо-ме... - прошептал Бэнкей, призывая на помощь Пылающий меч. Он соединил перед грудью руки. Это уже были не руки, а пребывающий в ножнах меч карающего божества.
- Фудо-ме! - позвал Бэнкей, призывая меч к действию. - Фудо-ме!
Желтобровая нечисть, стоявшая напротив, отшатнулась. Тот, кто принял облик старого бродячего гадальщика, сбился с дыхания. Но наступающая тьма давала ему силу.
Бэнкей внезапно сделал выпад вперед. И рассек правой рукой воздух слева направо. Следующим резким взмахом он прочертил воздух сверху вниз. И увидел, как вспыхнули две серебристые полосы.
Пока они не погасли, Бэнкей нанес по воздуху новый стремительный удар слева направо, и еще один сверху вниз. Линии, не угасая, образовали первый квадрат решетки Кудзи-кири.
- Фудо-ме! - ощущая свою напряженную ладонь лезвием священного Пылающего меча, воскликнул Бэнкей. Главное было - верить и наносить столь быстрые удары, чтобы удержать свечение, пока не будет выстроена вся решетка из девяти полос, пяти продольных и четырех поперечных.
Казалось, и мгновения не прошло - а спасительная и дающая силу решетка Кудзи-кири уже висела в воздухе между монахом и нечистью.
- Кудзи-госин-хо! - разрывая ее руками, крикнул Бэнкей. Теперь он был готов к схватке.
Вот только сражаться было не с кем. Пока он видел серебряные полосы решетки, и только их, фальшивый гадальщик бесследно исчез.
Бэнкей молча соединил руки перед грудью, пряча в воображаемые ножны Пылающий меч Фудо-ме.
Он еще мог разглядеть следы на снегу. Пока совсем не стемнело, следовало разобраться, куда скрылась желтобровая нечисть.
Бэнкей прищурился - следы растоптанных варадзи и днем-то не всегда правильно указывали направление, а сейчас, в полумраке, и вовсе трудно было догадаться, где пятка, а где носок. Однако Бэнкей, таща старикашку за шиворот, убедился, что нечисть весит немало. Вряд ли она унеслась по воздуху, хотя ночью всякое могло случиться. Скорее уж кинулась прочь туда, откуда взялась. Или засела в кустах, наблюдая за оставшимся без противника монахом.
Решетка Кудзи-кири служила ему, как и всякому начертавшему ее воину, надежной защитой. Но Бэнкей редко испытывал действие решетки и не знал, долго ли она будет его охранять. Поразмыслив, он взял суму и посох, сплюнул и зашагал прочь. Пусть желтобровая нечисть видит - монах не хочет с ней связываться и уходит восвояси. Тем более, что где-то там, куда он уходит, есть небольшое селение, а ночевать лучше под крышей, чем под кустом.
Отойдя довольно далеко, Бэнкей остановился и прислушался.
Решетка Кудзи-кири, давая силу, обостряла впридачу все чувства. Если нечисть кралась следом - Бэнкей увидел бы ее на фоне снега или услышал шаги. Ведь нечисть эта была из плоти, и никуда от собственной плоти деться не могла.
Очевидно, фальшивый гадальщик решил, что монах не станет его преследовать. Они схлестнулись,
