стороны и обняла Широкова за плечи.
По тому, как оба мгновенно успокоились, Валька понял - что-то в этом духе они и думали здесь увидеть.
- Мало мне было одной сумасшедшей... - заметил в пространство Карлсон.
- Ребята, я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать, - обратилась Изабо к Широкову и Верочке. - Не надо меня спасать, не надо ложиться на амбразуру. Одна я выкарабкаюсь, слышишь, Пятый? Мне, лично мне ничего не угрожает.
Карлсон улыбнулся.
- Вот когда в тебе женщина проснулась, - заметил он. - Да, радость, пока я с тобой, тебе действительно ничего не угрожает. Но не дай мне Бог отвернуться...
- Мы все эту кашу заварили, Изабо, миленькая, - подала голос Верочка. - Все трое, понимаешь? Все и будем расхлебывать.
- К вашей крошечной кашке в ближайшие два дня прибавится такая большая и крутая каша, что мало не покажется, - предупредил Карлсон. - Вы нашли-таки самое удачное время для разборок со Вторым! Послушайтесь доброго совета от компетентного товарища - разъезжайтесь по домам, пока не очень поздно. Валентин - на одном такси, вы двое - на другом, а эту даму я отвезу сам.
- Прямиком в баню, - подытожила Изабо. - Ладно, хватит дурака валять. Не получилось... а жаль...
Тут она так посмотрела на Вальку, что он обмер. Валька не предполагал, что в женском взгляде может быть такая невыносимая, окаянная тоска. Даже когда Изабо хоронила своих уродцев, не было у нее таких затравленных глаз.
Он мог сделать одно лишь - шагнуть ей навстречу.
Они одновременно сделали этот шаг, и другой, и обнялись, не поспевая разумом за взлетом своих рук.
Изабо прижалась к Вальке и он почувствовал ее дрожь.
- Ну, что ты, что ты, - гладя ее кончиками пальцев по щеке, сказал Валька. - Ну, успокойся, я же с тобой...
- Родной мой, - ответила Изабо.
А больше она ничего не успела сказать, потому что Карлсон рванул Вальку за плечо, невесомое объятие распалось, и оказался Валька в углу, между диваном и портьерой.
- Добром тебя прошу - убирайся домой! - приказал Карлсон. - И прекратите вы все травить ей душу! Вы же ее так подставляете, как злейший враг не подставит! Вы же провокаторы траханные! Вы все в сторонке окажетесь, а она глупостей понаделает и под суд пойдет! Вы же из нее все соки выпили! Сволочи вы вместе с вашим покойником Чессом! Дайте же ей наконец жить нормально! Она же пять лет из-за вас дурака валяла! Пять лет из жизни выброшено - можете вы это осознать, идиоты? Или все-таки не можете?
Изабо хотела было ответить, но осеклась и лишь грохнула кулаком по столу.
Валька отклеился от стенки и вышел из угла.
- Никакой я не провокатор, - мрачно сказал он. - Я вообще не понимаю, что здесь происходит. Изабо, разве я тебя подставляю? Я что, тебе работать мешал? Объясните мне наконец хоть что-нибудь!
- Вот их попроси, - Карлсон, немного успокоившись, мотнул головой в сторону притихших Верочки и Широкова. - Будь они порядочными людьми, сразу бы тебе все рассказали. Но это же провокаторы, каких свет не видел! Можешь мне поверить на слово. Вот эта парочка...
- Я сама давно совершеннолетняя, - оборвала его Изабо.
- Знаю, что совершеннолетняя. Но ты нормальный человек, без дурацких комплексов. А они внедрили в тебя какой-то нелепый комплекс вины и искупления, вот эти двое кротких ангелов! Так давай однажды назовем вещи своими именами! - Карлсон начал горячиться. - Давай скажем друг другу правду, чтобы больше не устраивать идиотских дуэлей! Валентин! Ты помнишь, как мы с Широковым просили тебя не приезжать больше в мастерскую?
- Интересные новости! - воскликнула Изабо.
- Ну, помню, - ответил Валька.
- А что мы тебе сказали, помнишь?
- Да что-то про атомную бомбу толковали... - с трудом припомнил Валька, и тут в памяти явственно всплыли слова Карлсона о том, что из-за него, Вальки, в мастерской большая каша заварится.
- Это я тебе про критическую массу объяснял, - некстати встрял Широков.
- Решил сделать ставку на правду? - неприятным голосом осведомилась Изабо.
- А теперь слушай меня, Валентин, - негромко сказал Карлсон, делая вид, будто не слышал этих слов. - Когда я просил тебя не приезжать в мастерскую, я прекрасно знал, что может получиться из твоих невинных визитов! Знаешь, что эта милая компания затеяла? Воскрешение покойников и реанимацию трупов! Ты слушай, слушай. Знаешь, зачем ты им всем понадобился? В качестве ходячего манекена с физиономией покойного Чесса!
- С физиономией Чесса? - ошалело повторил Валька.
- Изабо случайно совершила это открытие и не удержалась от искушения увидеть Чесса еще раз. И еще несколько раз. Пойми, ты ни ей, ни Верочке, ни Пятому сам по себе сто лет не нужен! - Карлсон опять начал заводиться и опять взял себя в руки. - Это у них совесть нечиста - допустили, чтобы пьяный поэт вывалился из окошка. Вот они нацепили на тебя его голубенький свитерочек, сунули в карман твоих штанов сборник его стихов и стали с нежностью тебя созерцать! Называется, нашли себе игрушку!
- Так я что, действительно на него похож? - обратился Валька к Широкову. Тот вздохнул, кивнул и повесил голову. Валька перевел взгляд на Верочку. Верочка тоже вздохнула, покраснела и вдруг, сорвавшись с подлокотника широковского кресла, кинулась к Вальке, обняла его и зарылась лицом в тот самый свитер. Валька стал гладить ее по плечам, а на Изабо посмотреть так и не решился.
Похоже, Карлсон был доволен эффектом. Он отвел левой рукой полу куртки и сунул пистолет в плечевую кобуру. Валька посмотрел на его усталое, резкой лепки лицо - Карлсон на совесть отыграл эту разоблачительную сцену, навел порядок в рядах городских сумасшедших и позволил себе немного расслабиться.
Нетрудно было предсказать, что произойдет дальше. Если Валька, оскорбленный ролью манекена, скинет чужой свитер и уйдет, вслед за ним уйдут Широков с Верочкой. Возможно, объединенные печалью вторичной утраты Чесса, они поедут прямиком к Широкову, и его деликатная мама даже не высунется, когда они на цыпочках прокрадутся к нему в комнату. Потом Карлсон даст Изабо выпить грамм сто коньяка и увезет ее в свой особняк, где уже готово все, кроме бани. Если ей и придется перебежать через дорогу в мастерскую, то разве что за зубной щеткой. Потому что не Валька, а именно Карлсон любит Изабо и пытается, как может, уберечь ее от недоразумений и от ненормальных друзей.
Но Валька вдруг очень даже неплохо почувствовал себя в голубом свитере. Ему показалось диким выскакивать сейчас на шоссе, ловить заблудшее такси, обещать шоферу тысячу, молчать полчаса до города и пятнадцать минут в квартире, пока не разденется и не ляжет под бочок к... к кому, черт бы ее побрал? Как ее звали, эту крашеную блондинку с короткой стрижкой и роскошной грудью? Надо же, из головы совсем вылетело - ее звали Татьяна.
Потрясенный этим провалом в памяти, Валька отключился от обличительной речи Карлсона. Она была уже на излете.
Той же рукой, которая только что держала пистолет, Карлсон широким жестом указывал на примолкшего Вальку, как бы призывая его в свидетели мерзкого поведения реаниматоров. И присутствие пистолета ощущалось явственно, хотя он уж минут десять как пребывал у Карлсона под мышкой. Действительно, получалось так, что из живого человека, простого как валенок, незаслуженно сделали куклу, игрушку, манекен, и валяли вокруг него дурака. А живой человек не виноват, что родился с такой рожей, что попался на глаза Изабо, затравленной двумя провокаторами, что натолкнул всех троих на идиотский план разоблачения Второго!
- Ты прекрасно знала, что на второй день этой идиотской конференции все будут проспиртованы! И Второй в том числе! И ты ведь нарочно поставила его у окна, - услышал вдруг Валька. - Интересно бы послушать, как ты его туда заманивала! Ты ведь знала, что он ошалеет от паники и сделает шаг назад, в стекло! А Валентину - отвечать, показания давать, по следователям мотаться. А откуда ему знать, что он может и должен говорить следователю, а чего - не может? Некрасиво получилось. Негуманно!
И еще Карлсон толковал, что в этакой ситуации ни один нормальный человек, а Второй именно и есть
