осведомился Прохор.
- Пятьдесят грамм!
Прохор пожал плечами - до сих пор самой мелкой тарой, какую ему доводилось видеть, была поллитровка.
Они налили коньяка в крышку от бутылочки и поочередно выпили.
- На брудершафт! На брудершафт! - возрадовался Гаврила Романыч. - Мы, сумочные, должны дружить! Прошенька, теперь зови меня Гаврюшей!
И положил лапку на колено Прохору.
- Да что ты ко мне жмешься? Я те не подпечница, не домовиха! - всего лишь удивляясь пока, но еще не чуя подвоха, Прохор отпихнул захмелевшего сумочного.
- Ах, какое это имеет значение!
Гаврюша вдруг полез в косметичку своей хозяйки, что-то там нашарил и быстренько мазнул себя лапой за ушами.
- Правда, так лучше? - томно спросил он и, не успел Прохор опомниться, как и его шерстка была смочена хозяйскими духами.
- Да ты что? Ополоумел? - грозно спросил Прохор, вскакивая.
- Прошенька, душка! Ты что? Сядь, успокойся!
Видя, что слова не действуют, Гаврюша встал, приобнял Прохора за плечи, как бы усаживая, и не удержался - весь прижался к его могучей спине.
Тут лишь до Прохора дошла подоплека происходящего.
- Ах ты сукин сын! - рявкнул он и с разворота заехал Гаврюше в ухо. Тот ахнул и повалился, а Прохор, ругаясь последними словами, кинулся прочь из гостеприимной сумки.
- Мы, сумочные!.. - ворчал он. - Ни хрена себе! Куда же это я попал? Во что же это я влип?!?
И понемногу до него стало доходить, почему на объявление, повешенное Феоктистом Степанычем на лестничной клетке за батареей парового отопления, было так мало откликов...
* * *
- За-яв-ка... - Прохор вывел на оборотной стороне визитки крупные буквы.
- От сумочного Прохора Терентьевича...
Оказалось, что в ванной комнате Феоктист Степаныч посадил бывшего банника Фалалея. И тот даже холодильного Ерофея пускать не хочет - совсем озверел. А помыться Прохору было страх как необходимо. С этим душным бабьим запахом, Гаврюшиным подарочком, он сам себе был противен. Даже людям сгоряча позавидовал - у них волосня так запах не принимает, как Прохорова шерстка...
Фалалей согласился пустить Прохора, только если на заявке Феоктист Степаныч пропишет 'дозволяю'. Но домовой дедушка увидел визитку и расшумелся.
- Дельная бумага, Прохор! - восклицал он. - Хозяйка ж ее искать будет!
Ахти мне! Скажет - недосмотрел!
- Да у нее этих бумажек!.. - возмутился Прохор. - Кучей валяются! Если все пропадут - она, может, и заметит!
В общем, конфуз и неприятности. Феоктист Степаныч даже понесся смотреть Прохорово сумочное хозяйство - не сотворил ли новичок еще какой шкоды.
Пока хозяева ужинали, они забрались на кресло, залезли в сумку - и следующий нагоняй был за то, что зеркальце, что держалось при боковинке на кнопке, отвалилось и пыльцой подернулось.
Мало того - пока с зеркалом разбирались, пока платочком его протирали, хозяева в гостиную пришли, большой телевизор смотреть.
Пришлось домовому дедушке затаиться - чтобы, когда увлекутся, проскользнуть и незримо вернуться на антресоли.
Сквозь голоса Прохор явственно услышал - хрумкнуло.
- Это что такое? - спросила хозяйка. - Леш, на что это я наступила?
- Ты что-то такое под ковром раздавила, - сказал хозяин. - Погоди, я достану...
- Моя помада!
Тут только Прохор понял, куда загнал патрончик зловредный Персик. А вот как коту удалось приподнять край ковра - это он даже не пытался уразуметь.
- Помада - из сумки? - зловеще прошептал Феоктист Степаныч. Догадался!
- Ну!.. - огрызнулся расстроенный Прохор.
- Говорил же - за котом следи!
- Да кто ж его, кота, разберет?!.
- Прохор! - строго сказал Феоктист Степаныч. - Ежели тебе должность не по нраву - пути-дороженьки открыты!
- Да по нраву, по нраву! - Прохор немедленно опомнился. Дураком непроходимым нужно было сделаться, чтобы от такого хлебного места отказаться... с одной, то есть, стороны... А с другой - вот еще проведает Феоктист Степаныч про разборку с образцовым сумочным Гаврюшей, черти б его драли, и окончательно уразумеет, что не того на службу принял...
При одной мысли о Гаврюше Прохору тошно делалось. И он понимал, что таких знакомцев среди сумочных встретит немало.
Мысль о Гаврюше так преобразила физиономию Прохора, что Феоктист Степаныч принял ее выражение за полное и безупречное раскаяние.
- Смотри у меня! - пригрозил домовой дедушка.
Но раз уж пошла служба наперекосяк, то должно случиться и что-то совсем дикое. Прохор не то что нюхом - задницей чуял, что главная неприятность еще впереди. И понимал, что лучше бы прямо сейчас раскланяться с Феоктистом Степанычем, честно признав, что в сумочные не годится, а тот бы ему, глядишь, и рекомендацию хорошую написал на радостях, что от такого подарка избавился.
Но Прохор оголодал.
Он всего-навсего хотел подкормиться. Если бы ему вместо колбасы и кошачьего корма предложили работать за пшенную кашу с растительным маслом, слегка лишь приправленную лучком, он бы согласился, он был непривередлив! Каша, это он знал твердо, еда мужская - так что и капризничать нельзя.
В общем, остался он в сумочных и безнадежно старался соответствовать занимаемой должности до вечера следующего дня - когда хозяйская ручка кинула в сумку полдюжины пестрых квадратных пакетиков и исчезла.
Поспешила на кухню, где ждал с горячим ужином хозяин.
Прохор, ворча, вылез и стал их складывать стопочкой. Но не надо было ему читать, что написано на квадратиках. Но вот прочел и уже готовую стопку гневно и яростно брыкнул ногой.
Это оказались дамские гигиенические пакеты.
Большего унижения Прохор и вообразить не мог. Прикасаться руками к этакой дряни!?!
Он не был женоненавистником. Но, как всякий нормальный мужик, полагал, что незачем ему знать все эти бабьи секреты. Будь он человеком и смотри он рекламу разнообразных интимных штучек по телевизору - выкинул бы телевизор из окошка, не иначе. Но он был Прохор Терентьевич из рода овинников, простая душа, да еще с нервишками на взводе от бездомного и голодного своего житья.
Прохор схватил пакетик и неожиданно легко разодрал его пополам.
Если бы хоть пришлось над ним потрудиться!.. Прохор взмок бы и одумался.
А так - на него накатило, он радостно изодрал в клочья другой пакет, схватил что подвернулось под лапу - и вдруг оказалось, что он дерет уже ни в чем не повинную упаковку гигиенических салфеток. Их запах показался Прохору таким омерзительным, что он стал выкидывать ошметки из сумки, вскочил на косметичку, слабый замочек крякнул - и Прохор по колено провалился во всякую дребедень. Хрустнула прозрачная коробочка с тенями...
- Ты что это творишь?!? - раздался откуда-то сверху визг Феоктиста Степаныча.
Прохор хряснул об колено круглую щеточку, которой тушь на ресницы мажут, и опомнился. Бешество схлынуло - разгром остался...
Феоктист Степаныч, причитая, спешил на помощь хозяйской сумочке. Прохор, понимая, что карьера кончена, вылез оттуда, утер вспотевший лоб и сел, как ему было привычно, на корточки, прислонившись спиной к черной кожаной стенке. И отключился.
Все ему вдруг сделалось безразлично - в том числе и завтрашний голод.
- Ну и что же это ты тут учинил? - строго, наистрожайше прямо, допрашивал Феоктист Степаныч, пытаясь хоть как-то уменьшить ущерб. Отколь ты только на мою голову взялся, нескладный?!? Тени! Тени 'Эсте Лаудер'
топтал! Да как у тебя, ирода, нога-то поднялась?!? Все! Сил моих нет!
Убирайся!
- Да я и сам хотел! - огрызнулся Прохор. - Моих сил тоже уж не стало!
- Сумочным, говоришь, служил? - вспомнил Феоктист Степаныч. - Ох, стар я стал, врунишку не раскусил! Ты не сумочным - ты мусорным служил! На городской свалке! Да разве у тебя есть о порядке понятие?
- О порядке - есть... - проворчал Прохор. Да что толку оправдываться...
Домовой дедушка пожалел, что не забрал у него документа, куда теперь можно было честно вписать - к работе негоден, разоритель и погубитель, а не сумочный. Велел собрать скромное имущество и подниматься на антресоли чтобы и минутки лишней не задерживаться в приличном доме.
Он бы много чего еще наговорил - да голоса на кухне что-то крепчать стали.
- Я не шучу и шутить не собираюсь! - звенела хозяйка. - Я тебе в последний раз предлагаю работать у меня шофером! Больше я тебя никуда пристроить не могу!
- И зарплату положишь? - глумливо поинтересовался хозяин.
- Сколько все шоферам платят - столько я и тебе!
- И ждать за рулем, пока ты не нагуляешься со своими хахалями?
- Ты что? Совсем сдурел? Какие тебе хахали? Ты еще следить за мной попробуй! Ты полагаешь, что у меня есть время и силы на хахалей? Два я домой прихожу - с ног валюсь! Мне уже даже ты не нужен!
- Это я вижу! - прогудел хозяин.
- И что же? Я должна построить для тебя завод? Привезти станки?
Обеспечить госзаказ? И тогда ты соблаговолишь надеть грязную спецовку? И вкалывать? Лешенька! Время другое! Проснись!
Хозяйка звенела почище всякого будильника, но хозяин, как Прохор уж понял, просыпаться не желал.
Он не хотел шоферить у хозяйкиных подруг, он не хотел учиться на
