попали именно на этот аэродром. Их привезли сюда солнечным утром и толкнули за колючую проволоку, окружающую приземистый барак, похожий на конюшню. Тесленко огляделся и опустил голову.
- Теперь - все. Все кончено.
- Не хнычь! - прикрикнул Грабарь. - Пока человек жив, для него ничто не кончено.
- Отсюда нам не выбраться, - подавленно сказал Тесленко.
Грабарь понял, что если он не хочет, чтобы мальчишка совсем пал духом, с ним надо обращаться поласковей. Сколько уж раз он говорил себе об этом!
- Напрасно ты так думаешь, - сказал ой терпеливо. - Выбраться можно и отсюда. Не надо только терять голову. Ну! Подними нос! Тесленко поморщился.
- Не надо меня утешать, Кастусь Антонович. Грабарь окинул внимательным взглядом пулеметные пышки, барак, колючую проволоку, людей в полосатой одежде.
Один из пленных подошел и, сочувственно поглядев на Грабаря, спросил:
- Совьет? Летчик? Капитан кивнул и спросил в свою очередь:
- А вы?
- Югослав.
- Русские здесь есть?
- Да, Да!
- Что это за лагерь?
- Не лагерь, нет! - замотал тот головой. - То это...- он пощелкал пальцами, но так и не нашел нужных слов. Потом указал рукой в сторону барака: - Там... идти...
Он был в полосатых потрепанных брюках и такой же куртке. На голове блином лежала серая беретка. Маленькое лицо его казалось старым и изможденным. Светлые глаза глядели на мир печально и отрешенно.
На аэродроме раздался рокот мотора. Грабарь с Тесленко оглянулись. Повернулся и югослав.
Из-за рощи выполз самолет, задержался в начале взлетной полосы на секунду и начал разбег,
- Кастусь Антонович! - вскричал Тесленко, провожая взглядом машину. - Это же... это - 'Ла-пять!'
- Вижу.
- Что это значит?! Грабарь и сам был озадачен, но сказал сдержанно:
- Узнаем.
Самолет оторвался от земли и ушел в небо. Не успел он развернуться, как откуда-то с востока вывернулся 'Фокке-Вульф-190'. Он стремительно падал на еще не успевшую набрать высоту машину. Послышался короткий треск, настолько характерный, что ошибиться в его значении было невозможно.
- Он атакует! - вскричал Тесленко.
- Да.
'Ла-5' отвернул в сторону. Югослав тронул Грабаря за рукав.
- Ми-шень, - сказал он, и глаза его стали еще печальнее. - Совьет летчик ми-шень. Грабарь быстро взглянул на него, сморщил лоб.
- Безоружный?
- Да!
- Так - пока не собьют? - показал он глазами вверх.
- Нет-нет. Десять минута. Десять.
- Понятно.
Теперь все прояснилось.
Капитан снова поднял глаза. После первой неудачи 'фокке-вульф' развернулся и пошел в атаку снова. Видимо, на советской машине сидел неопытный пилот. Он сманеврировал неудачно, дав немцу возможность, зайти в хвост.
- Что он делает! Что он делает! - застонал Тесленко. - Его же собьют!
- Да, - сказал капитан. - Ему надо было прижаться к немцу и походить в хвосте. Тогда у него был бы запас высоты и он смог бы развить скорость для отрыва на пикировании. Тесленко взглянул на него сумасшедшими глазами.
- Что вы такое говорите?! - закричал он. - Как вы можете спокойно рассуждать, когда гибнет человек?!
Снова послышался треск пулеметов, напоминающий клекот аиста. Тесленко зажал рот руками, катастрофа должна была разразиться с секунды на секунду. И она разразилась. На одном из разворотов немец почти вплотную подошел к советскому истребителю и дал длинную очередь. Машина вспыхнула, сорвалась в штопор. Раздался взрыв.
- Глупая смерть, - пробормотал Грабарь.
- Черт вас возьми! - заорал Тесленко со злобой, повернувшись к капитану. Замолчите!
Грабарь шагнул к сержанту, схватил его за воротник и рванул к себе.
- Ты! Молокосос! - проговорил он, глядя на сержанта уничтожающим взглядом. - Не смей закрывать глаза! Не будь слепым кутенком! Ты еще не понял, что нас ждет то же самое?
- Что?!
- То же самое, если мы будем плакаться и распускать сопли, - жестко сказал капитан. - Ты думаешь, нас привезли полюбоваться всем этим? Мы будем такими же мишенями, как этот летчик! И если не хотим гореть, то должны извлечь для себя из этой смерти пользу.
- Из смерти - пользу?!
- Да! И хватит истерик! - Грабарь отпустил Тесленко, сожалея о своей вспышке. Опять не сдержался!
- Из смерти - пользу?! Капитан отвернулся.
- Пора тебе видеть вещи такими, какие они есть... Не злись! - сказал он мягче. - Слышишь?
Сержант бессмысленно оглядывался по сторонам. - Что же это? - прошептал он. Он был совершенно подавлен.
'Из меня не вышло бы даже учителя приходской школы, - невесело подумал грабарь, глядя на сержанта и не зная, как его взбодрить. - Я совсем не умею с ним разговаривать. Эх!..'
Грабарь был несправедлив к себе. Правда, раздражение иногда все еще прорывалось в нем. Но это случалось все реже и реже. Три недели плена многому научили его.
С самого начала он знал, что если они хотят остаться в живых и вырваться на свободу, то в первую очередь должны поглубже спрятать свои чувства. В мире, в котором они с Тесленко оказались, нужно бороться не теми средствами, которыми хотелось, а теми, которые имелись. Бороться не только с фашистами, но и с собой...
В их распоряжении было единственное средство - выдержка. Они должны были терпеливо ждать своего часа, а до тех пор постараться избежать пыток, побоев, пустой траты сил.
Тесленко не хотел этого понимать. Он был слишком горяч и нетерпелив, он хотел действовать. С первого же дня плена он начал строить планы побега, один фантастичнее другого. То предлагал немедленно организовать массовое выступление пленных, то уговаривал капитана вдвоем проникнуть в помещение охраны и завладеть оружием, то хотел напасть на часового...
Грабарь внимательно слушал его я только качал головой. Будь во всех этих планах хоть малейший шанс на успех, он не колебался бы ни секунды. Он и сам один за другим строил тысячи вариантов освобождения и с. горечью вынужден был от них отказываться. Приходилось ждать более подходящего момента.
- До какого времени? - возмущался Тесленко.
- Не знаю.
- Сидеть и ждать?!
- Сидеть и ждать, - подтверждал Грабарь. - И но орать фашистам в лицо, что они мерзавцы. От этого они лучше не станут.
- Может, прикажете целоваться с ними? - ядовито спрашивал Тесленко.
- Во всяком случае воздерживаться от неразумных выходок, которые могут кончиться расстрелом.
- Нет уж, пусть лучше расстрел! - свирепел сержант. - Пусть! Грабарь примирительно качал головой.
- Я намного старше и опытнее тебя. Поверь мне, пытаться прошибить лбом стенку - пустая затея. От этого страдает только лоб.
- По-вашему, лучше спокойно смотреть на эту стенку?
- Зачем смотреть? Можно постараться обойти. Его невозмутимость и флегматичность буквально выводили сержанта из себя. Порой он ненавидел этою человека. Он обвинял его в нерешительности, безволии, неспособности к действию.
- Вы просто боитесь бежать, - угрюмо сказал однажды Тесленко. - Там ведь снова придется воевать, возможно, погибнуть... Грабарь пожал плечами.
- Любой разумный принцип можно довести до абсурда. Я не хочу умирать, но ради дела готов на это. Погибнуть же по-глупому я считаю преступлением. Мы в плену? Да, это скверно. Но это вовсе не означает, что единственный оставшийся у нас выход - умереть. Мы обязаны найти возможность бороться!
Чаще всего его советы не достигали цели. В лагере под Минском, куда их привезли на второй день плена, Тесленко, не сказав Грабарю ни слова, попытался бежать в одиночку. Но он не успел добраться даже до колючей проволоки. Его поймали и зверски избили. Хорошо еще, что не пристрелили на месте и капитану удалось унести его, полуживого, в барак...
Только через неделю Тесленко смог встать на ноги. Грабарь каждый день отдавал ему половину своей порции брюквенной баланды, терпеливо ухаживал, перевязывал.
И тут как раз представилась возможность бежать. Грабаря и Тесленко с группой других пленных направили на разгрузку бревен. Случилось так, что охранявший их эсэсовец оказался у самого борта машины.
- Давай! - выдохнул Грабарь, указывая сержанту на бревно и пытаясь столкнуть ого вниз, на голову охраннику.
Тесленко ухватился за конец, чтобы помочь капитану, но бревно было толстенное, а сержант еще слишком слаб. Эсэсовец прикурил и отошел от машины...
В Германию их везли в наглухо заколоченных вагонах. За все пять суток пути пленных ни разу не выпустили даже для того, чтобы оправиться. Их ни разу не накормили. Ни разу не напоили. Это были полные ужаса дни. Люди умирали, сходили с ума.
Грабарь не отпускал от себя сержанта ни на шаг. Он не знал, куда их везут и долго ли придется ехать. Но он понял, что если ничего не предпринять, то большинство пленных погибнет.
В вагоне ехало сто десять человек. На второй день Грабарь выбрал из них людей понадежнее и назначил командирами десяток. Они заставили пленных вычистить вагон, привести себя в порядок.
На третьи сутки пошел дождь. Пленные ринулись к форточкам, пытаясь поймать потрескавшимися губами хоть каплю влаги. Грабарь собрал возле себя командиров десяток, и общими силами им удалось оттеснить от одной из форточек клубок тел. Затем, высовывая наружу тряпье, они набрали около трех литров воды и распределили между наиболее слабыми.
В то время как в других вагонах за дорогу погибло до половины пленных, в четвертом, в котором ехали Грабарь с Тесленко, умерло тринадцать человек.
Грабарю было очень трудно, потому что ребра у него только-только начали срастаться. Он старался не делать, насколько это было возможно, лишних движений, чтобы не беспокоить их. Он
