Отдай их сейчас!
Василий смутился было, но тотчас оправился. 'Какие часы? Что вы говорите? Бог с вами! Никаких нет у меня часов!'
- Я знаю, что я говорю, а ты не лги. Часы у тебя. Отдай их!
- Нет у меня ваших часов.
-- А как же ты в трактире...- начал было я, но Давьид меня остановил.
- Василий Терентьев!-произнес он глухо и грозно.- Нам доподлинно известно, что часы у тебя. Говорят тебе честью: отдай их. А если ты не отдашь...
Василий нагло ухмыльнулся.
- И что же вы тогда со мною сделаете? Ну-с?
- Что? Мы оба до тех пор с тобой драться будем, пока либо ты нас победишь, либо мы тебя. Василий засмеялся.
- Драться? Это не барское дело! С холопом-то драться? Давыд вдруг вцепился Василию в жилет.
- Да мы не на кулаки с тобою драться будем,- произнес он со скрежетом зубов,- пойми ты! А я тебе дам нож и сам возьму... Ну и посмотрим, кто кого? Алексей! - скомандовал он мне,-беги за моим большим ножом, знаешь, черенок у него костяной-он там на столе лежит, а другой у меня в кармане.
Василий вдруг так и обмер. Давьид все держал его за жилет.
- Помилуйте... помилуйте, Давыд Егорыч,-залепетал он; даже слезы выступили у него на глаза,- что вы это? Что вы? Пустите!
- Не выпущу я тебя. И пощады тебе не будет! Сегодня ты от нас отвертишься, мы завтра опять начнем.-Алешка! где же нож!
- Давыд Егорыч!-заревел Василий,-не делайте убив-ства... Что же это такое? А часы... Я точно... Я пошутил. Я их вам сию минуту представлю. Как же это? То Хрисан-фу Лукичу брюхо пороть, то мне! Пустите меня, Давыд Егорыч... Извольте получить часы. Папеньке только не сказывайте.
Давыд выпустил из рук Васильев жилет. Я посмотрел ему в лицо: точно,-и не Василью можно было испугаться. Такое унылое... и холодное... и злое.
Василий вскочил в дом и немедленно вернулся оттуда с часами в руке. Молча отдал он их Давыду и, только возвра
щаясь обратно в дом, громко воскликнул на пороге: 'Тьфу ты, окказия!'
На нем все еще лица не было. Давьид качнул головою и пошел в нашу комнату. Я опять поплелся за ним. 'Суворов! как есть Суворов!'-думал я про себя. Тогда, в 1801 году, Суворов был наш первый, народный герой.
XVIII
Давыд запер за собою дверь, положил часы на стол, скрестил руки и-о, чудо!-засмеялся.-Глядя на него, я засмеялся тоже.
- Этакая штука удивительная!-начал он.-Никак мы от этих часов отбояриться не можем. Заколдованные они, право. И с чего я вдруг этак озлился?
- Да, с чего?-повторил я.-Оставил бы ты их у Ва-силья...
- Ну, нет,- перебил Давыд.- Это шалишь! Но что мы с ними теперь сделаем?
- Да! Что?
Мы оба уставились на часы-и задумались. Украшенные голубым бисерным шнурком (злополучный Василий впопыхах не успел снять шнурок этот, который ему принадлежал) - они преспокойно делали свое дело: чикали-правда, несколько вперебивку,-и медленно передвигали свою медную минутную стрелку.
- Разве опять их зарыть? Или уж в печку их? - предложил я наконец.-Или вот еще: не поднести ли их Латкину?
- Нет,-ответил Давыд.-Это все не то. А вот что: при губернаторской канцелярии завели комиссию, пожертвования собирают в пользу касимовских погорельцев. Город Касимов, говорят, дотла сгорел, со всеми церквами. И, говорят, там все принимают: не один только хлеб или деньги,- но всякие вещи натурой. Отдадим-ка мы туда эти часы! А?
- Отдадим! отдадим!-подхватил я.-Прекрасная мысль! Но я полагал, так как семейство твоих друзей нуждается...
- Нет, нет; в комиссию! Латкины и без них обойдутся. В комиссию!
- Ну, в комиссию-так в комиссию. Только, я полагаю, надо при этом написать что-нибудь губернатору. Давыд взглянул на меня.
- Ты полагаешь?
- Да; конечно, много нечего писать. А так-несколько слов.
- Например?
- Например... начать так: 'Будучи'... или вот еще: 'Движимые'...
- 'Движимые' хорошо.
- Потом надо будет сказать: 'Сия малая наша лепта...'
- 'Лепта'... хорошо тоже; ну, бери перо, садись, пиши, валяй!
- Сперва черновую,-заметил я.
- Ну черновую; только пиши, пиши... А я их пока мелом почищу.
Я взял лист бумаги, очинил перо: но не успел я вывести наверху листа: 'Его превосходительству, господину сиятельному князю' (у нас тогда губернатором был князь X.), как я остановился, пораженный необычным шумом, внезапно поднявшимся у нас в доме. Давыд тоже заметил этот шум и тоже остановился, подняв часы в левой, тряпочку с мелом в правой руке. Мы переглянулись. Что за резкий крик? Это тетка взвизгнула... а это? Это голос отца, хриплый от гнева. 'Часы! часы'-орет кто-то, чуть ли не Транквиллитатин. Ноги стучат, скрипят половицы, целая орава бежит... несется прямо к нам. Я замираю от страха, да и Давыд бел, как глина, а смотрит орлом. 'Василий, подлец, выдал',- шепчет он сквозь зубы... Дверь отворяется настежь... и отец в халате, без галстука, тетка в пудраманте, Транквиллитатин, Василий, Юшка, другой мальчик, повар Агапит-все врываются в комнату.
- Мерзавцы! - кричит отец, едва переводя дыхание...- Наконец-то мы вас накрыли!-И, увидав часы в руках Да-выда,-подай!-вопит отец,-подай часы!
Но Давыд, не говоря ни слова, подскакивает к раскрытому окну-и прыг из него на двор-да на улицу!
Привыкший подражать во всем моему образцу, я прыгаю тоже, я бегу вслед за Давыдом...
'Лови! держи!'-гремят за нами дикие, смятенные голоса.
Но мы уже мчимся по улице, без шапок на головах, Давыд вперед, я в нескольких шагах от него позади, а за нами топот и гвалт погони!
XIX
Много лет протекло со времени всех этих происшествий;
я не раз размышлял о них-и до сих пор так же не могу понять причины той ярости, которая овладела моим отцом, столь недавно еще запретившим самое упоминовение при нем этих надоевших ему часов, как я не мог понять тогда бешенства Давыда при известии о похищении их Васильем! Поневоле приходит в голову, что в них заключалась какая-то таинственная сила. Василий не выдал нас, как это предполагал Давыд,-не до того ему бьпло: он слишком сильно перетрусился,-а просто одна из наших девушек увидала
часы в его руках и немедленно донесла об этом тетке. Сыр-бор и загорелся.
Итак, мы мчались по улице, по самой ее середине. Попадавшиеся нам прохожие останавливались или сторонились в недоумении. Помнится, один отставной секунд-майор, известный борзятник, внезапно высунулся из окна своей квартиры - и весь багровый, с туловищем на перевесе, неистово заулюлюкал! 'Стой! держи!'-продолжало греметь за нами. Давыд бежал, крутя часы над головою, изредка вспрыгивая; я вспрыгивал тоже, и там же, где он.
- Куда?-кричу я Давыду, видя, что он сворачивает с улицы в переулок,- и сворачиваю вслед за ним.
- К Оке! - кричит он.- В воду их, в реку, к черту!;
- Стой, стой,-ревут за нами...
Но мы уже летим 'по переулку. Вот нам навстречу уже повеяло холодком и река перед нами, и грязный
