первоначальное отношение к Гамлету, что выясняется из сопоставления чернового автографа с окончательной редакцией статьи. Так, исчезло прежнее утверждение, что Гамлет 'в сущности (...) мелок и антипатичен' (Т сб, вып. 2, с. 76). В черновых набросках Тургенев писал, что в мечтании Гамлета о самоубийстве 'высказывается любовь к жизни и трусость' (там же, с. 78); в дальнейшем 'трусость' отпала. Решительно отказался Тургенев от мысли, что 'для Гамлета не существует (в сущности) различия между добром и злом' (там же, с. 79), и, напротив, стал утверждать, что 'отрицание Гамлета сомневается в добре, но во зле оно не сомневается и вступает с ним в ожесточенный бой'; 'зло и ложь' его 'исконные враги'. Положительное истолкование получил и его скептицизм, который, 'не веря в современное, так сказать, осуществление истины, непримиримо враждует с ложью и тем самым становится одним из главных поборников той истины, в которую не может вполне поверить'. Характерны добавления, внесенные в первоначальную характеристику Гамлета: 'Сомневаясь во всем, Гамлет, разумеется, не щадит и самого себя; ум его слитком развит, чтобы удовлетвориться тем, что он в себе находит: он сознает свою слабость, но всякое самосознание есть сила...' (слова, выделенные курсивом, отсутствуют в черновом автографе). Таким образом, характеристика Гамлета у Тургенева стала диалектически сложной и противоречивой, что объяснялось как объективной сложностью этого социально-психологического типа, так и противоречивым отношением к нему писателя, ощущавшего духовное родство с ним.
Тургенев не абсолютизировал превосходство Дон-Кихота над Гамлетом. Первый имеет нравственное преимущество, но интеллектуально второй возвышается над его ограниченностью и духовной слепотой. Писатель говорит о необходимости слияния воедино их достоинств - мысли и воли, и понимает невозможность этого, коренящуюся в итоге в ненормальном состоянии общества. Недаром свое рассуждение об этом он прерывает замечанием: 'Далеко бы повело нас даже поверхностное обсуждение этих вопросов'.
Применительно к России Гамлет для Тургенева, как указывалось выше, отождествлялся с 'лишними людьми' - дворянскими интеллигентами, которые некогда были передовой силой в русском обществе, а затем должны были отойти на задний план в освободительном движении. Дон-Кихот олицетворял новые общественные силы. Слово 'революционер' не было названо Тургеневым (возможно, по цензурным причинам), но оно подразумевалось; в черновике Дон-Кихот назван 'демократом' (Т сб, вып. 2, с. 75). В известной мере писатель сближал Дон-Кихота со своими современниками - русскими революционными демократами (несмотря на идейные расхождения с ними). Так, уже отмечалось сходство слов Тургенева о Дон-Кихоте:
'... он знает мало, да ему и не нужно много знать: он знает, в чем его дело, зачем он живет на земле, а это - главное знание' (с. 333) - и о Чернышевском: 'Он плохо понимает поэзию; знаете ли, это еще не великая беда но он понимает потребности действительной современной жизни - и в нем это самый корень его существования' (письмо к А. В. Дружинину от 30 октября (11 ноября) 1856 г.) {См.: Курляндская Г. Б. Романы И. С. Тургенева 50-х - начала 60-х годов. Уч. зап. Казанского гос. ун-та им. В. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1956. Т. CXVI, кн. 8, с. 83}.
Тургенев героизировал и идеализировал образ сервантесовского героя (характерно, что из окончательной редакции исчезло дважды высказанное в черновике утверждение о тупости Дон-Кихота; см.: Т сб, вып. 2, с. 75, 80). Он боролся с пониманием 'донкихотства' как 'нелепости' и видел в нем 'высокое начало самопожертвования, только схваченное с комической стороны'. Если логическое развитие гамлетовского отрицания превращает Гамлета в Мефистофеля, то Дон-Кихота Тургенев уподобляет Христу (слова о 'пощечине фарисея'; в черновых записях прямо сказано: 'Пощечина фарисея Христу' - Т сб, вып. 2, с. 78) {Возможно, не без влияния этого сравнения у Тургенева Достоевский впоследствии объединил в образе героя романе 'Идиот' черты Христа и Дон-Кихота (см. комментарий в кн. Достоевский, т. IX, с. 394- 402).}. Представляя Дон-Кихота беззаветным подвижником идеи водворения справедливости на земле, борцом за счастье люден, Тургенев в то же время наделил его несколько консервативным уважением ко 'всем существующим установлениям', и в этом сказался либерализм писателя.
Одно из основных положений статьи, принадлежащее исключительно Тургеневу, это мысль об отношении толпы, массы к Гамлету и Дон-Кихоту. Гамлеты, утверждает Тургенев, не могут вести за собой массу, они ей ничего не дают, 'они одиноки, а потому бесплодны'. Это заключение, справедливое по отношению к 'лишним людям' эпохи Тургенева, не вытекает, однако, из трагедии Шекспира. И Тургенев допускает натяжку, объявляя высокопоставленного придворного, приближенного короля и королевы Полония 'представителем массы перед Гамлетом'. С другой стороны, в конце статьи в связи с образом Горацио указывается: 'Одна из важнейших заслуг Гамлетов состоит в том, что они образуют и развивают людей, подобных Горацию...' и т. д. (с. 346), что подрывает утверждение о 'коренной бесполезности' Гамлетов. В этом заключается одно из противоречий статьи, связанных с тем внутренним родством с 'Гамлетами' своего времени, которое ощущал Тургенев, искренне стремившийся обличить и осудить их {См.: Горнфельд А. Г. Дон-Кихот и Гамлет (1913). - В его кн.: Боевые отклики на мирные темы. Л., 1924, с. 19-20, 22}.
В противоположность Гамлетам Дон-Кихоты, утверждает Тургенев, способны повести за собой массу, хотя сначала она и глумится над ними и преследует их. 'Великое, всемирно-историческое свойство' массы, залог прогресса в том-то и со стоит, что она способна на 'бескорыстный энтузиазм', способна 'беззаветно веруя', следовать за Дон-Кихотами. Без Дон-Кихотов, утверждает писатель, 'не подвигалось бы вперед человечество...'. В то же время Тургенев считает Дон-Кихотов безумцами, которые при всем своем благородстве и самоотверженности бессильны найти истину, сражаются с ветряными мельницами вместо великанов, умирают за несуществующую Дульцинею. Но истина, полагает Тургенев, вообще скрыта от людей, и судьбы истории не имеют ничего общею с целями, которые ставят перед собой Дон-Кихоты; оценивать людей можно лишь по их намерениям и поведению, а не по результатам: '... главное дело в искренности и силе самого убеждения..., а результат - в руке судеб'. Поэтому и революционная деятельность определяется Тургеневым как 'донкихотство', пусть даже облагороженное и идеализированное. В этом проявилось неверие писателя в возможность близкого осуществления революционных целей. Но он не отрицал из-за этого необходимости борьбы, а, наоборот, призывал: 'Нате дело вооружиться и бороться'. И это возвышало его над современниками-либералами.
Социально-психологические типы, обозначенные Тургеневым именами Гамлета и Дон-Кихота, получили художественное воплощение во многих произведениях писателя от 'Гамлета Щигровского уезда' до 'Нови' {См. в комментариях к соответствующим произведениям - См. также: Левин Ю. Д. Статья И. С. Тургенева 'Гамлет и Дон-Кихот'. - В кн.: Н. А. Добролюбов. Статьи и материалы. Горький, 1965, с. 146-153; Шекспир и русская культура. М.; Л.: Наука, 1965, с. 464-467; Винникова И. А. И. С. Тургенев в шестидесятые годы. Саратов, 1965, с. 6-30; Курляндская Г. Б. Метод и стиль Тургенева-романиста. Тула, 1967, с. 6-46; Буданова Н.Ф. Роман 'Новь' в свете тургеневской концепции Гамлета и Дон-Кихота. - Русская литература, 1969, э 2, с. 180-190; Опришко Е. Н. Преломление взглядов И. С. Тургенева на тип 'лишнего человека' в статье 'Гамлет и Дон-Кихот'. - В кн.: Русская литература XIX-XX веков и вопросы ее типологии. Днепропетровск, 1975, с. 7-18.}. Наиболее полное воплощение тургеневской концепции Дон-Кихота представляет собою образ Инсарова в 'Накануне' (1860).
Статья-речь Тургенева 'Гамлет и Дон-Кихот', остро публицистическая по своему духу, вызвала немало самых разнородных откликов. Как отмечалось выше, выступление Тургенева 10(22) января 1860 г. было встречено овацией, которая, однако, объяснялась больше популярностью самого писателя, чем успехом его речи (об этом см. в воспоминаниях А. Д. Галахова - ИВ, 1892, т. XLVII, э 1, с. 141). Е. А. Штакеншнейдер записала в дневнике, что речь ей 'не понравилась', и указывала на странность некоторых суждений Тургенева (например, сближение Санчо Пансы и Полония), а П. Л. Лавров, по ее свидетельству, говорил о речи: 'Умно, очень умно построена, но парадокс на парадоксе' (Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854-1886). М.; Л., 1934, с. 246). Сам Лавров писал впоследствии: 'Его (Тургенева) возвышение Дон-Кихота - я это очень хорошо помню - показалось натянутым для публики и было большею частью отнесено к чему- то вроде литературного каприза' (Вестник Народной воли, 1884, э 2, с. 89). Недоумение и даже некоторая растерянность чувствуется в анонимном отзыве 'Санкт-Петербургских ведомостей' о статье Тургенева. Рецензент недоумевал, чем вызваны необычайные суждения Тургенева, особенно о Дон-Кихоте; он пытался доказать, что Тургенев пристрастен, что Гамлет не эгоист и больше заслуживает сочувствия: '...мы гораздо более сочувствуем Гамлету и не смеем сравнивать с ним Дон-Кихота' (СПб Вед, 1860, э 60, 17 марта, с. 290). Еще большее непонимание обнаружил упомянутый выше А. Львов, посвятивший целую книжку
