Между тем у Володечки Лиминского дела шли, пожалуй, оживленнее, чем у других. Нарочно не заметив два грубых выпада Нели, уставшей за неделю от изматывающей работы, он медленно, но – кто знает? – верно шел к желанной цели. Из-за недостатка карточек «флирта» в ход уже пошли клочки бумаги и карандаши, потный Лиминский писал как заведенная машина, старался изо всех сил и к тому времени, когда Игорь Саввович и Рита отыгрались, опять держал руку на колене Нели.
– Не скучай! – попросил Игорь Саввович Риту. – Забавно ведь, а?
– А пить мы еще будем, граждане?
– Напьемся, напьемся! – с энтузиазмом подхватил Лиминский, ничего до сих пор по тупости не поняв. – Игорь Саввович, голуба-душа, придвинь ко мне водочку, Риточка, вашу рюмку, Наташа, ваш бокальчик.., Олег Олегович, а ты чего? Логарифмы берешь?
Кажется, налаживалось: разлили вино, водку и коньяк, мужские пальцы с обручальными кольцами, женские – с перстнями и кольцами взялись за хрустальные ножки, но что-то опять не сработало: пустяк, мелочь, соринка, а здание бесшумно рушилось, рассыпалось на глазах.
– Хочу выпить за наших женщин! – не унимался Лиминский. – Дай им бог хороших мужей и всего другого, чего хотят! Ура!
Раздался медленный, наслаждающийся хохот Нели.
– Ей-ей, лучше не скажешь! – рокочущим от смеха голосом проговорила она. – «Дай им бог хороших мужей и всего прочего!» Голубчик, лапушка Лиминский, не надо мне желать того, что есть! Муж? Мигну – будет отутюженный красавец, полный ко мне любви и обожания, выну из сумочки ключ – завожу собственные «Жигули» последней модели, выну другой ключ – трехкомнатная квартира без смежных комнат. Эх, Лиминский! Глупый, смешной мужичонка… Ну чего еще там полагается, по-твоему, для радости? Дача? Есть. Девочки, бабоньки, подскажите, что еще нам надо? Счастья? А в чем оно? Дурак ты, Лиминский. Ну, сообрази, что нам надо? Эх, Лиминский, не знаешь и знать не можешь! Любви! Понимаешь! Любви надо! – Она гневно сжала пальцы. – Да с кем я разговариваю? Обворовал всех – себя, жену, незнакомую женщину, но поставил галочку в блокноте: «девятнадцатая»! Отодвинься от меня, Лиминский! – Она была страшна. – Хорошего мужа желаешь, а за коленки хватаешь. Идиот!
Прончатов неторопливо поднялся, подойдя к окну, уперся лбом в стекло – известная, знакомая всем, любимая прончатовская поза. Хорош до зависти!
– Вот чего я хочу, подружки! – глядя на него, бабьим голосом проговорила Неля. – Прончатов, хочу от тебя ребенка! Стань отцом, и забудь об этом навсегда!
Прончатов обернулся, зло спросил:
– Кого заказываете? Мальчика, девочку?
– Естественно, девочку!
Прончатов снова прочно уперся лбом в оконное стекло, и опять огромную гостиную наполнила скучная, серая, шероховатая тишина – ни звука, ни движения. А в комнате сидели интеллектуалы и эрудиты, здоровяки и смельчаки, много ездившие по свету люди, в полном расцвете сил и ума, лишенные ханжества и предрассудков. Завести бы увлекательную беседу, послушать, как Маргарита Васильевна Хвощ побывала в Норвегии, что видела, слышала, или разговорить Нелю, вернувшуюся неделю назад из Франции, где советские швейники изучали опыт знаменитых французских фирм. Тот же суетливый и пошловатый мышиный жеребчик Володечка Лиминский, обладающий фантастической памятью, знал добрую сотню умных, тонких анекдотов, так как на самом деле, в трестовских стенах и дома, был другим человеком. Он делался идиотом только в том случае, когда коллекционировал женщин.
– Хотите кофе? – глядя в окно, спросил Прончатов. – По штату положено…
– Хочу! Идея! – внезапно раздался голос позабытого полковника Митрия Микитича.
Потирая руки, откровенно довольный собой, полученной для кого-то путевкой, он подошел к столу, хитро прищурился – не хотел продешевить, выбирая еду.
– Люблю, грешный! – сказал полковник, смачно засовывая в рот кусок семги. – Где же кофе?
Мягкой, славной, неотразимой улыбкой цвело его круглое лицо, розовое и щекастое; сияли замечательные голубые глаза, которые выдержали бы пошлое сравнение с васильками. Пятьдесят два года прожил на этой теплой и круглой земле полковник Сиротин, трижды был ранен, умирая, четыре дня прятался на мызе в Польше; три дня над его головой разговаривали немцы, нашли, упрятали в лагеря, били и приговорили к расстрелу за побег, но он чудом выжил; казалось, должен был смотреть на мир хмуро и зло, однако хорошо, доброкачественно, по-русски был устроен Митрий Микитич – не оставили страдания ни одной горькой морщинки на его лунообразном лице коренного сибиряка, чалдона, рыбака и охотника.
– Где кофе, спрашиваю? – грозно повторил полковник. – Ну?!
– Кто хочет кофе, тот варит кофе, – сказала Неля. – Ты большой человек, Сиротин!
– Не задирайся, Нелька! – ласково ответил Митрий Микитич. – Еще будешь ползать на коленях: «Достань, родной, веретенное масло!»
Полковник Дмитрий Никитич Сиротин, как острили в городе, делал бескорыстное добро в стоячем, сидячем, лежачем и висячем положении. Не надеясь даже на спасибо, порой с риском для себя, всегда за счет личного отдыха и даже работы, он трудолюбивой пчелкой занимался делами знакомых, малознакомых и просто незнакомых людей. Полковник жил много лет в малогабаритной квартире из трех комнат, помещаясь в ней с женой, тремя детьми и тещей, а доставал четырехкомнатную квартиру некоему полузнакомому доценту на трех человек; жена полковника Нина ходила в старенькой цигейковой шубе, а муж-полковник выбивал сверхмодную дубленку сестре соседа по дому; полковник все время кого-то прописывал, устраивал в институты, доставал шифер, выручал проштрафившегося шофера-любителя. Он совсем не думал о себе, этот Димка Сиротин, и однажды при Игоре Саввовиче, пять лет дружившем с полковником, Нина, жена полковника, разбушевалась: «Хоть спать-то спокойно я имею право? Я тебя, Игорь, спрашиваю: спать я могу? А ему звонят всю ночь!»
– Где кофеварка? – голосом хорошо отдохнувшего человека спросил полковник Митрий Микитич. – Олег, где электрическая кофеварка, которую я тебе достал для длительных командировок? Гони! Заварю кофе…
– Не надо кофе, – резко сказала Рита. – И вообще спать пора!
– Идея! – подумав, сказала Неля. – У меня в девять пятнадцать деловое рандеву… Лиминский, убери лапы, хочешь получить по физиономии?
Блондинка Наташа по-прежнему задумчиво ковыряла вилкой осетровый хвост. Она, казалось, решала какой-то заковыристый, но не очень важный вопрос.
Женщина
Промчавшись по улице Декабристов на невозможной скорости, Неля остановила новенькие «Жигули» возле высокого мрачного дома. Не оборачиваясь к сидящим позади Рите и Игорю Саввовичу, не вынимая изо рта сигарету, она спросила в пространство:
– Правильно?
Игорь Саввович и Рита, сонные и вялые, полулежали на заднем сиденье, разделенные опущенным подлокотником, – барским удобством модели «Жигули-203-люкс». На светящихся часах приборной панели стрелки едва приближались к часу ночи, радиоприемник на средней волне повторял программу «С добрым утром!» – острили насчет рассеянных советских профессоров и польских бюрократов.
– Хорошо работает мотор! – одобрительно сказал Игорь Саввович. – Повезло тебе, знаешь ли…
В мрачном и высоком доме с очень удобными квартирами жила начальник планово-экономического отдела треста Ромсксплав Маргарита Васильевна Хвощ, и, пока шел разговор об удачном моторе, она в боковое окно разглядывала здание, чтобы, наверное, по числу освещенных окон определить, спит или не спит лифтерша, а может быть, ничего не вычисляла.
– Правильно? – еще бесстрастнее повторила Неля. – Я ничего в мар-ш-ру-те не перепутала?
Рита села прямо, смотрела в затылок Нели. Все это делалось так, словно Игоря Саввовича в «Жигулях» не было, и он, оставленный в покое, тихонечко думал о своем. Ночь, трехчасовое засыпание – вот что сейчас самое страшное на белом свете! Светланы нет дома, ночует у родителей, во всех трех комнатах слышно, как щелкает и начинает гадливо жужжать кухонный холодильник; за окнами спальни горят неоновые буквы вывески «Химчистка», все стены и потолок поэтому по-павлиньи окрашены отблеском
