Все окна автомобиля были открыты, салон продувался насквозь упругим прохладным воздухом, автомобиль двигался, и Игорь Саввович понемножку трезвел, хотя продолжал болтать чепуху, не обращая внимания на хохочущую над ним девушку, которой уже говорил «ты». На середине пути он неожиданно потребовал срочно остановить машину возле первой водоразборной колонки.
– Ты просто обязана, как гуманистка, как человек и женщина, напоить холодной водой умирающего от жажды…
Игорь Саввович прильнул губами к металлическому крану, пахнущему ржавчиной, пил так долго, что Светлана забеспокоилась, но он допил свое, а потом, хохоча и дико вскрикивая, подставил голову под ледяную струю. Мокрый, сел в машину и велел ехать дальше.
– Хотел бы я знать, – ворчливо спросил он, – почему мы не поехали смотреть лунную полосу на темной воде? А кстати, куда ты меня везешь?
– Домой.
– Домой? Это отличная идея!
За полтораста-двести метров от дома Светлана свернула в хорошо освещенный узкий переулок. С одной стороны вдоль узкого переулка стояли четыре гаража с разноокрашенными дверями – красной, зеленой, синей и желтой. Каменные, прочные, большие гаражи были совершенно одинаковыми, над каждым гаражом горела сильная электрическая лампочка в проволочной сетке.
– Приехали! – объявила Светлана. – Вот и приехали! Игорь, выйди, пожалуйста, я поставлю машину.
Игорь Саввович ловко и привычно быстро – ни разу не покачнувшись – выбрался из кабины, отойдя в сторону, принялся с деятельной дотошностью изучать переулок, в котором никогда не был и который ему понравился: казался веселым и уютным. Маленький такой, игрушечный, чистый. Не зная, как называется переулок, Игорь Саввович окрестил его Гаражным. Напротив гаражей на расстоянии ширины переулка стоял четырехэтажный дом всесоюзно распространенной архитектуры.
Ого! А домик-то, оказывается, не был таким тихим и равнодушным, как показалось поначалу. Как только Светлана со звоном открыла замки и потянула на себя скрипящие двери гаража, в одном из окон второго этажа появились сразу три головы – мужская, женская и детская. На третьем этаже в распахнутое окно выглядывала только одна голова, а в дверях крайнего, первого подъезда темнела загадочная женская фигура в зимней шали. Наконец, вспыхнуло окно на торце третьего этажа, на балкон вышла полуголая женщина, поглядела вниз, сонно потянулась и исчезла. Но больше всего Игоря Саввовича интересовали три горящие неоновые буквы – А, Е и А. Между ними были темные промежутки разной величины. Заинтересовавшись, Игорь Саввович сосредоточенно высчитывал:
– Если «аптека», то почему впереди две погасшие буквы? Я вас спрашиваю, почему… две буквы? Молчите? Хорошо! Начинаем сначала… – Он усердно бормотал: – Сначала, говорю, начинаем. Если не «аптека», то первая или две первые буквы – согласные. Какие?
– Прачечная! – сказала за спиной Светлана. – Это вывеска прачечной… Пошли, Игорь.
Он покорно дал взять себя под руку, слегка покачиваясь, когда асфальт оказывался неровным, работяще двинулся вперед, но все еще пытался повернуться назад, к трем неоновым буквам, так как здорово сомневался насчет прачечной. Так они прошли шагов сто, не больше, когда гулкий и светлый переулок вдруг до отказа, словно включили сразу сто транзисторов, наполнился звоном гитарных струн, хриплыми голосами и цокотом каблуков, подбитых металлическими подковками. Кто пел, почему пел, неизвестно. Но пели модное, пели отвратительными голосами, однако правильно, музыкально и так выразительно, что Игорь Саввович перестал покачиваться и отнял руку у жены.
– Отменно! – пробормотал он. – Стараются…
Занимая по ширине весь переулок, навстречу Игорю Саввовичу и Светлане двигались три парня с гитарами и девушка – тонкая и маленькая. Она шла в одной шеренге с парнями, но чуть в стороне от крайнего левого, как бы по не существующему в переулке тротуару. Кроме того, Игорю Саввовичу показалось, что за спинами парней скрывается еще кто-то, но уверенности не было, что это не тень одного из ревущих на всю улицу гитаристов.
Парни были так карикатурны, что даже художник из «Крокодила» не решился бы взять их за натуру: «Не поверят!» На самом высоком – не меньше двух метров! – были брюки помрачительной ширины, с колокольчиками и цепочкой. Волосы у него опускались ниже плеч, впереди закрывали глаза косой прядью. Второй и третий парни были слегка уменьшенными, но еще более окарикатуренными копиями длинного гитариста.
– Светлана, посмотри-ка, – совсем трезвея от удивления и шума, сказал Игорь Саввович. – Нет, ты только посмотри на них. Это же…
Он не закончил, так как длинный гитарист, внезапно оборвав песню, крикнул:
– Эй, ты, папаша! Сойди с дороги! Затопчем!
На трезвую голову Игорь Саввович, надо полагать, сразу бы понял, что «папаша» относится к нему, но сейчас оглянулся, чтобы посмотреть, к кому обращается верзила, и, так как переулок был по-прежнему пуст, Игорь Саввович недоуменно уставился на приближающихся гитаристов.
– Сойди с дороги, папаша, сойди! – устрашающе крикнул длинный. – Сметем, как муху, папаша!
Игорю Саввовичу еще раз померещилось, что за спинами гитаристов кто-то крался или просто шел, но это было мелочью перед тем, что Игорь Саввович, кажется, нашел приложение своей неистребимой жажде деятельности.
– Не надо кричать! – радостно улыбаясь, благожелательно и неторопливо обратился он к длинному парню. – Крик – оружие слабых, а вы сильный человек. Извольте понять: человеку, которого вы называете «папашей», обязаны вы, более молодые, уступать дорогу. В человеческом обществе, знаете ли, принято отдавать предпочтение старшим по возрасту, хотя в эпоху технической революции…
Волна пьяной доброжелательности, разнеженности, мягкости, любви ко всему сущему на свете бушующей стихией захлестывала Игоря Саввовича. Хотелось немедленно, на всю оставшуюся жизнь подружиться с гитаристами, зазвать парней и девушку в гости или пойти куда-то вместе с ними, попеть про Ваньку Морозова, как он «циркачку полюбил», и вообще, объединившись, идти дальше по жизни с ее радостями и печалями. Хотелось, обнявшись и целуясь напропалую, спрашивать: «А ты меня уважаешь? Вот спасибо! Я тебя тоже шибко сильно уважаю!»
– Что касается меня, друзья, – отечески вразумлял Игорь Саввович, – что касается меня, то слово «папаша» сегодня вполне приемлемо, хотя и с натяжкой. Мне сегодня стукнуло тридцать… А вы почему молчите? Мне хочется разго-о-ва-а-ри-вать! Очень!
Парни стояли неподвижно, оперевшись на гитары, смотрели на Игоря Саввовича с недоумением, точно на каменную стенку, которая по волшебству возникла на давно знакомой, исхоженной дороге. Они что-то неторопливо обдумывали, что-то тяжело соображали, трижды переглянулись, потом длинновязый – самый приятный из всех для Игоря Саввовича – укоризненно проговорил:
– Папаша, а ведь ты в стельку пьян! – Он ухмыльнулся. – Ты здорово поддавши, папаша. Можно на этом деле и пятнадцать суток схлопотать…
Гитаристы вдруг изменились. Они выглядели сейчас так, точно нашли наконец желанное, в поисках которого с раннего вечера исходили полгорода, лереорали все знакомые песни, сорвали голоса, истерзали струны дешевых гитар; они шли, пели, поднимали на ноги город, скучали и уже ни на что хорошее не надеялись, когда на обреченно-скучном пути возник Игорь Саввович – щедрый подарок судьбы.
– Папаша! – ласково склонив голову, сказал длинный. – Грубишь рабочему человеку… Эх, папаша, папаша!
– Игорь! – крикнула Светлана. – Берегись! Игорь!
Аккуратно уложив на землю гитары – девушка, вскрикнув, убежала, – трое медленно, улыбаясь и паясничая, двинулись к Игорю Саввовичу. Было видно, что сыгравшиеся гитаристы опытны в кулачных битвах – их движения были точно скорректированными и привычными; они на ходу устрашающе засучивали рукава.
– Игорь! Беги, Игорь!
Игорь Саввович машинально оттолкнул жену, трезвея до волнующей бодрости, вкрадчиво попятился, чтобы не обошли сзади, двигаясь неторопливо, снял пиджак, бросил на землю, принял боксерскую стойку.
