Рядом с лошадью уткнулся головой в землю санитар. На самой повозке, опрокинувшись навзничь, лежала с распростертыми руками сестра милосердия. Белая повязка и косынка с красным крестом без единого пятнышка. Зато пониже креста на лбу виднелась рана с запекшейся кровью.
Страшная эта повозка, трупы лошади, мужчины и женщины заставили детей оцепенеть, застыть на месте. Никогда их уже не покидало жуткое это видение.
Петя, схватившись за голову, кинулся в обратную сторону, но его догнал окрик Виктора Петкеля:
— Петро! Куда же ты?
И он, преодолев страх и ужас, вернулся.
Второпях, сам не зная зачем, он стал собирать вслед за друзьями патроны и гильзы. Подобрал и штык. Карман оказался дырявым, и он переложил патроны за пазуху.
— Казаки! — закричал Карпей.
Мальчики бросились врассыпную. Пете не хотелось получить нового «угощения» от казаков, и бежал он так быстро, что рубашка выскочила из штанов, и трофеи высыпались. Вернувшись в казарму, он с завистью смотрел на ребят, которым все же удалось кое-что донести.
Но радость и зависть были недолгими. Старшие колонисты все отобрали, пообещав в следующий раз задать порку.
Как стало потом известно, со стороны Красной Армии в бою участвовало чуть больше ста бойцов, кое- как вооруженных. Неравенство сил решило исход сражения в пользу белых, поддержанных казаками и чехословацкими мятежниками.
Начались казни и расправы.
…На обочине дороги, ведущей на Златоуст, стояла толпа горожан, согнанных казаками. Все замерли в предчувствии чего-то страшного.
— Зачем вы нас сюда привели? — кричали женщины.
— Зачем время зря отнимать? — вторили им мужчины.
— А вот погодите. Скоро увидите.
Показалось пыльное облако, а с ним — группа красноармейцев в окружении конвоиров. Пленные шли босиком, в изорванной одежде. На лицах кровоподтеки. Они остановились, понурив голову, и, кажется, были безучастны к своей судьбе. И только веснушчатый парнишка, увидев женщин, поднял голову. Возможно, кто-нибудь из них ему напомнил мать. Он нашел даже силы улыбнуться, надеясь на помощь или хотя бы сочувствие.
— Парнишку пощадите! Ведь он в сыновья вам годится, — закричали из толпы.
— Как бы не так! Он-то не щадил наших. Посмотрели бы, скольких из пулемета покосил.
Пленников отвели в сторону, и они потеряли последнюю надежду на помилование. Один из них, сжав пальцы в кулак, крикнул:
— Солдаты! Остановитесь! Вас заставляют убивать своих братьев…
Стоявший рядом есаул подскочил к нему, ударил шашкой по голове. Пленный упал, обливаясь кровью.
— Изверги! Душегубы! Кровопийцы! — кричали женщины.
Чувствуя, что еще минута — и толпу не сдержать, есаул махнул рукой. Раздался залп. Затем другой. Казаки вскочили на лошадей и ускакали.
Несколько колонистов стояли в толпе и видели все происшедшее. Один из них, Роберт Виллерт, не выдержал и упал в обморок. Мальчики побежали за водой, чтобы привести своего товарища в чувство.
Далеко увезли детей от родительского дома. Везли на восток, навстречу солнцу. Но черный день все еще продолжался.
Детская любознательность направлена решительно на все. На дурное и страшное в том числе. Зачем только послушался Петя Александров товарищей, когда они крикнули в окно:
— Петька, пойдем смотреть! Человека повезли вешать.
На этот раз ворота были открыты. Никто их не задержал.
Они побежали по лесной дороге, а затем спрятались за кустами акации. Отсюда было удобно наблюдать за происходящим, будучи самому незамеченным.
На широкой поляне возле дерева стояла группа людей. Среди них выделялись двое — офицер и человек в кожаной тужурке со связанными за спиной руками.
Эти двое о чем-то говорили. Но большое расстояние не позволяло мальчикам расслышать слова.
Между тем один из казаков, поддерживаемый товарищами, полез на дерево. Снизу ему бросили веревку с петлей на конце. Он ловко привязал ее к толстой ветке.
Хотя мальчики и знали, на что бежали смотреть, но в дальнейшее никак не могли поверить.
А люди там, под деревом, действовали быстро и неотвратимо, буднично и привычно. Они подвели к дереву двух лошадей и поставили рядом. А на спины их положили широкую доску.
Приговоренный к смерти молча наблюдал за приготовлениями, словно все это не имело к нему никакого отношения. Он не сопротивлялся, когда его сообща приподняли и поставили на доску. Стоял спокойно, будто ему предстоит всего лишь произнести речь.
Человек в кожанке и в самом деле начал говорить, кажется, не замечая, что казак, оседлавший ветку, надевает на его шею петлю.
Офицер расправил плеть и ударил одну из лошадей. Лошади рванули — и тело казненного закачалось на веревке.
Не разбирая дороги, через кусты и канавы дети побежали из страшного леса.
А ночью колонисты были разбужены набатом. Зарево большого пожара освещало стены комнаты. Занавесок на окнах не было, и отсветы мешали спать.
Наутро после завтрака Петя и Леночка пошли смотреть на пылавший посреди города завод. Он был подожжен кем-то очень умело, одновременно со всех сторон. В Гатчине им не раз приходилось видеть пожары. Деревянные дома горели довольно часто. Но набатный призыв собирал всегда много народу. Бежали кто с чем. Каждый включался в работу. Стихия объединяла. Здесь же, кроме зевак и детей, никого не было. Только и делали, что гадали о причинах пожара. А браться за тушение словно боялись. И пламя свободно делало свое дело.
Казалось, большой этот завод горит с согласия всех жителей города.
Белые заняли Миасс…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ДОБРОТА ИЛИ СТРОГОСТЬ?
Драматические события, пережитые детьми, не прошли для них бесследно. Родительский кров не мог уберечь от трудностей жизни, но старался оградить от жестокости. А здесь увидели смерть. Всего в двух шагах от стен казармы, где жили.
Ночью дети метались на своих соломенных матрасах. Плакали и кричали во сне. Некоторые решили тайком бежать в Петроград.
Кучинская пригласила в свой кабинет воспитателей. Они условились встретиться после того, как дети улягутся спать.
До встречи оставалось четверть часа, и Вера Ивановна вышла на улицу. Окна в казармах гасли одно за другим, и ночь становилась глуше и чернее. Ей подумалось, что все они, и взрослые и дети, окунулись в такую же черноту. Где выход?
Ее уже ждали. Заведующая колонией села за стол, подвинула к себе ближе лампу, и все увидели, как она изменилась за последние два дня. Лицо бледное, а глаза воспаленные.
— Друзья, — сказала она, чуть помолчав. — Я собрала вас на совет. Как быть? Что делать дальше? Как нам, учителям, объяснить детям то, что они видят, все то, что происходит рядом? Мне ясно одно: мы обязаны спасти детей и их души. Они не должны видеть в наших глазах, слышать в наших словах растерянности и паники. Второй день я пытаюсь связаться с Петроградом. Но бесполезно. Мы отрезаны. Мы оказались на линии фронта. Помощь колонии — в нас самих. Я прошу помнить: сегодня каждый из нас не только воспитатель, но и родитель. Для этих мальчиков и девочек — мы папы и мамы. Больше ласки, внимания, терпения, любви… Будьте с ними добры!
Последние слова Кучинская почти выкрикнула. В глазах появились слезы.
Руководительница группы василеостровских девочек Христина Федоровна Вознесенская, женщина
