— Это из-за нашей отсталости…
— Так вот, я думаю, что как раз она меня и удержала. Именно она… Богатый, неизведанный край, где все надо делать заново, где все впереди. Даже то, что уже сделано, как правило, сделано плохо и нуждается в замене. Здесь цивилизация, так сказать, в процессе становления.
— Цивилизация в процессе становления — неплохо сказано… — поддержал Мундиньо капитан. — В прошлом, во времена вооруженной борьбы за землю, говорили, что тот, кто приехал в Ильеус, никогда отсюда не уедет. Ноги увязают в соке какао, они прилипают к здешней земле навсегда. Вы никогда этого не слышали?
— Слышал. Но, поскольку я экспортер, а не фазендейро, я полагаю, что мои ноги увязли в уличной грязи. Она и внушила мне желание остаться, чтобы построить кое-что. Не знаю, понимаете ли вы меня…
— Вполне.
— Конечно, если бы тут нельзя было заработать, если бы какао не было хорошим бизнесом, я бы не остался. Но одного какао было бы недостаточно, чтобы удержать меня. Думаю, что у меня душа пионера, — засмеялся он.
— Так, значит, вот почему вы принимаетесь сразу за столько дел? Понимаю… Покупаете участки, прокладываете улицы, строите дома, вкладываете средства в самые различные предприятия…
Когда капитан перечислял все это, он отдавал себе ясный отчет в том, какой размах приняли дела Мундиньо, и в том, что его участие или влияние ощущалось во всем, что происходило в Ильеусе: открывались новые банковские филиалы, была создана автобусная компания, сооружена набережная, выпускалась ежедневная газета, прибывали специалисты для подрезки деревьев какао, приехал сумасшедший архитектор, который построил дом Мундиньо, вошел затем в моду и оказался заваленным работой.
— …даже артистку вы привезли… — заключил он с улыбкой, намекая на балерину, приехавшую утром на «Ите».
— Красивая, а? Бедняги! Я их встретил в Рио, они совсем не знали, что делать. Хотели поехать в турне, но у них не было денег даже на билеты… Вот я и стал их импресарио…
— В данном случае, мой дорогой, дело не в деньгах. Даже я согласился бы быть ее импресарио. Ее муж, похоже, принадлежит к братству…
— К какому?
— К братству святого Корнелия — терпеливых и добродушных мужей-рогоносцев.
Мундиньо сделал рукой протестующий жест:
— Ну что вы… Они вовсе не супруги, эта публика не женится. Живут они вместе, но каждый сам по себе. Как вы думаете, что она делает, когда негде танцевать?.. Для меня это было развлечением во время скучного путешествия. А теперь конец. Она в вашем распоряжении. Только ей надо платить, мой дорогой.
— Полковники потеряют голову… Но не рассказывайте им, что это не супружеская чета. Мечта каждого полковника — спать с замужней женщиной. Но, конечно, если кто-нибудь захочет лечь с их женой, то… Однако вернемся к вопросу о мели… Вы действительно намерены продвигать это дело?
— Для меня оно стало личным. В Рио я установил контакт с одной шведской компанией торгового судоходства. Они намерены организовать прямое сообщение с Ильеусом. Как только вход в гавань будет углублен настолько, чтобы дать возможность проходить судам с соответствующей осадкой.
Капитан слушал внимательно, одновременно обдумывая давно преследовавшие его соображения и планы. Настал час привести их в исполнение. Приезд Мундиньо в Ильеус был благословением неба. Но как он отнесется к его предложениям? Нужно действовать осторожно, завоевать доверие Мундиньо и потом убедить его. А Мундиньо был растроган привязанностью капитана, ему хотелось быть откровенным, и он поддался этому желанию.
— Послушайте, капитан, когда я приехал сюда… — он замолчал на мгновение, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать, — я был почти беглецом. — Снова молчание. — Но бежал я не от полиции, а от женщины. Когда-нибудь, не сегодня, я расскажу вам все… Знаете ли вы, что такое страсть? Даже более чем страсть — безумие? Из-за него я и приехал сюда, бросив все. Мне и раньше говорили об Ильеусе, о какао. Я приехал посмотреть, что это за город, и больше не уехал. Остальное вы знаете: экспортная фирма, моя жизнь здесь, приятные знакомства, которые я завел, энтузиазм, который вселил в меня этот край. Вы понимаете, что меня соблазнили не только деньги. Я мог бы зарабатывать столько же или даже больше, экспортируя кофе. Но тут я сам делаю кое-что, я кем-то стал… Я делаю дело своими руками… — И он взглянул на холеные, тонкие руки с наманикюренными, как у женщины, ногтями.
— Об этом я и хочу с вами поговорить…
— Подождите. Дайте мне кончить. Я приехал по причинам интимного порядка, я бежал. Но если я тут остался, то в этом повинны мои братья. Я самый младший из трех, намного моложе остальных, я родился слишком поздно. Все уже было сделано, мне не надо было прилагать ни малейших усилий. Все шло само собой. Я всегда был только третьим. Первыми — двое старших. Это меня не устраивало.
Капитан был очень доволен, признания Мундиньо были ко времени. Он подружился с Мундиньо вскоре после его прибытия в Ильеус, когда тот основывал новую экспортную фирму. Капитан был федеральным сборщиком налогов, и на его долю выпало направить первые шаги молодого капиталиста. Они стали разъезжать вместе, капитан взял на себя роль гида. Отвез Мундиньо на фазенду Рибейриньо, в Итабуну, в Пиранжи, в Агуа-Прету, рассказал ему про обычаи края, даже рекомендовал женщин. Мундиньо же держался просто, сердечно, легко сближался с людьми. Вначале капитан просто гордился дружбой с этим прибывшим с юга богачом из влиятельной как в делах, так и в политике семьи, у которого брат был депутатом, а родственники — дипломатами. О старшем брате поговаривали даже как о будущем министре финансов. Только потом, с течением времени и по мере того, как Мундиньо развернул свою разностороннюю деятельность, капитан начал размышлять и строить планы: этот человек может выступить против Бастосов и свалить их…
— Я был балованным ребенком. Мне ничего не приходилось делать, все решали братцы. Я уже был взрослым мужчиной, но для них оставался мальчишкой. Они считали, что я должен развлекаться, пока не пришел мой черед, не настал «мой час», как говорит Лоуривал… — Мундиньо всегда хмурился, когда упоминал о старшем брате. — Вы понимаете? Я устал от безделья, от роли младшего брата. Возможно, я никогда не оказал бы сопротивления, остался бы таким же мягкотелым и продолжал вести праздную жизнь.
Но тут появилась эта женщина. Создалось безвыходное положение… Мундиньо устремил взгляд на море, расстилавшееся перед открытым окном, но, охваченный воспоминаниями, видел за горизонтом лишь образы, которые только он мог различить.
— Она хорошенькая?
Мундиньо усмехнулся.
— Хорошенькая — для нее звучит как оскорбление. Знаете ли вы, что такое красота, капитан? Верх совершенства? Такая женщина не называется хорошенькой.
Он провел рукой по лицу, как бы отгоняя видения.
— В общем… В глубине души я доволен. Теперь я уже не брат Лоуривала и Эмилио Мендес Фалканов. Я сам по себе. Это мой край, у меня своя фирма, и я, сеньор капитан, выверну Ильеус наизнанку, сделаю из него…
— …столицу, как говорил сегодня доктор… — прервал его капитан.
— На этот раз, когда я приехал, братья смотрели на меня уже иными глазами. Они потеряли надежду увидеть, как я, потерпев крах, возвращусь с поникшей головой. И в самом деле, я не так уж плохо продвигаюсь, а?
— Неплохо? Да ведь вы прибыли сюда совсем недавно и уже стали первым экспортером какао.
— Ну, положим, еще не первым… Кауфманы вывозят больше. Стевесон тоже. Но я их опережу. Меня увлекает то, что этот край еще в развитии, здесь все еще только начинается. Многое надо делать заново, и мне это по плечу. По крайней мере, — поправился он, — буду пытаться. А это и есть стимул для такого человека, как я.
— Вы знаете, что тут говорят? — Капитан встал, прошелся по гостиной. Момент наступил.
