— Нет, сеньора, хозяин еще не встал.
Насиб вскочил с постели: разве можно пропустить похороны? Он выходил из ванной уже одетым, когда Габриэла поставила на стол дымящиеся кофейник и молочник. На столе, накрытом белой скатертью, стояли кускус из кукурузы с кокосовым молоком, жареные бананы, сладкая маниока. Она остановилась у двери в кухню и вопросительно посмотрела на него.
— Вы должны мне сказать, что любите.
Насиб жадно глотал кускус, в его глазах отразилось удовольствие, но любопытство заставляло его торопиться — как бы не опоздать на похороны!.. Замечательный кускус, и очень вкусны поджаренные ломтиками бананы… Насиб с трудом оторвался от еды. Габриэла стянула волосы лентой. Должно быть, приятно укусить ее смуглый затылок. Насиб выскочил из дому и чуть не бегом направился в бар. Его провожал голос Габриэлы, которая пела:
Похоронная процессия с гробом Осмундо вышла с набережной на площадь.
— Некому даже гроб нести… — заметил кто-то.
— Да-а.
Пожалуй, еще никогда похоронная процессия не была такой малочисленной. Лишь самые близкие друзья Осмундо набрались мужества сопровождать его в этой последней прогулке по улицам Ильеуса. Тот, кто нес дантиста на кладбище, оскорблял тем самым полковника Жезуино и все ильеусское общество. Ари Сантос, капитан, Ньо Гало, редактор «Диарио де Ильеус» и еще кое-кто по очереди несли гроб.
У покойника не было семьи в Ильеусе, но за те месяцы, что он прожил здесь, он завел много знакомств — Осмундо был человек обходительный и любезный, непременный участник балов в клубе «Прогресс», собраний общества имени Руя Барбозы и семейных вечеринок, завсегдатай баров и кабаре. Тем не менее он отправлялся в последний путь как бедняк: никто не украсил его гроб цветами и никто не оплакивал его. Отец Осмундо дал телеграмму одному торговцу в Ильеусе, с которым у него были дела, и попросил его взять на себя хлопоты по похоронам, сообщив, что прибудет с первым пароходом. Торговец заказал гроб, позаботился о могиле, нанял в порту несколько рабочих, чтобы было кому нести гроб, если не явится никто из приятелей покойного, но не нашел нужным тратиться на венки и цветы.
Насиб не поддерживал тесных отношений с Ормундо. Изредка дантист заходил к нему в бар, но обычно посещал кафе «Шик». Почти всегда Осмундо выпивал в компании Ари Сантоса и учителя Жозуэ. Они декламировали сонеты, читали любимые места из прозаических произведений, вели литературные споры.
Иногда араб подсаживался к ним — слушал отрывки из романов, стихи, посвященные женщине. Он, как и все, считал дантиста хорошим парнем, об Осмундо отзывались как о знающем враче, пациентов у него становилось все больше. Наблюдая сейчас эти убогие похороны, эту жалкую горстку друзей, этот голый гроб без цветов, он почувствовал грусть. В конце концов, это несправедливо и недостойно такого города, как Ильеус. Где же люди, что превозносили его поэтический талант, где пациенты, что хвалили его легкую руку, когда он удалял коренные зубы, его коллеги по обществу имени Руя Барбозы, друзья по клубу «Прогресс», приятели по бару? Они боялись полковника Жезуино, боялись языков старых дев и общественного мнения, которое сочтет их солидарными с Осмундо.
Какой-то мальчишка врезался в похоронную процессию, раздавая рекламные листки кинотеатра, сообщавшие о дебюте «знаменитого индийского фокусника принца Сандры, величайшего иллюзиониста нашего столетия, факира и гипнотизера, которому рукоплескала вся Европа, а также его очаровательной помощницы мадам Анабелы, ясновидящей и представляющей собой чудо телепатии». Листок, унесенный ветром, летал над гробом. Осмундо не познакомится с Анабелой, не присоединится к свите ее поклонников, не примет участия в борьбе за обладание ею.
Похоронная процессия проходила мимо церкви, Насиб присоединился к горстке людей, идущих за гробом.
Он не пойдет на кладбище, ему нельзя надолго оставить бар, сегодня банкет автобусной компании. Но пройти за гробом по крайней мере два квартала он обязан.
Процессия вышла на улицу Параллелепипедов; чья это была идея? Более прямой и короткий путь лежал через улицу Полковника Адами, зачем же было проходить мимо дома, в котором находился гроб с телом Синьязиньи? Это, должно быть, придумал капитан.
Глория наблюдала шествие похоронной процессии из своего окна, сидя в капоте, накинутом поверх ночной рубашки. Гроб проплыл перед ее бюстом, едва прикрытым кружевами.
У дверей колледжа Эноха, где толпились любопытные ученики, учитель Жозуэ, сменив Ньо Гало, взялся за ручку гроба. Изо всех окон выглядывали люди, отовсюду слышались восклицания. У дома родственников Синьязиньи стояло несколько человек в черном. Гроб Осмундо медленно двигался, сопровождаемый жалкой свитой. Прохожие снимали шляпы. Из окна погруженного в траур дома кто-то крикнул:
— Не могли, что ли, пойти другой дорогой? Мало вам, что он погубил бедняжку?
Дойдя до центральной площади, Насиб вернулся.
Он недолго побыл на отпевании Синьязиньи. Ее гроб еще не был закрыт, в гостиной горели свечи, стояли цветы, у гроба лежало несколько венков. Женщины плакали. А несчастного Осмундо не оплакивал никто.
— Подождем немного. Пусть его похоронят, — сказал один из родственников Синьязиньи.
Хозяин дома, муж двоюродной сестры Синьязиньи, не скрывая своего недовольства, расхаживал по коридору. Смерть Синьязиньи явилась для него неожиданным осложнением; конечно, тело покойной нельзя было выносить из дома Жезуино и тем более из дома дантиста, это было бы неприлично. Его жена была единственной родственницей Синьязиньи, живущей в городе, остальные жили в Оливенсе: ну как он мог не позволить принести сюда тело и отпевать его здесь? И, как на грех, он друг полковника Жезуино и у него с ним дела.
— Вот уж некстати, — в отчаянии сетовал он.
Столько неприятных хлопот, не говоря уже о расходах. А кто будет платить?
Насиб подошел посмотреть на Синьязинью: глаза закрыты, лицо спокойное, гладкие волосы распущены, красивые стройные ноги. Он отвел взгляд, не время сейчас смотреть на ноги Синьязиньи. В гостиной появилась торжественная фигура доктора. На мгновение он задержался у гроба и сказал Насибу, но так, чтобы услышали все:
— В ее жилах текла кровь Авила. Эта кровь, кровь Офенизии, предопределила ее судьбу. — Он понизил голос. — Я считаю ее своей родственницей.
Зрители, теснившиеся в дверях и заглядывавшие в окна, были поражены, увидев Малвину, которая вошла с букетом цветов из собственного сада. Зачем пришла сюда, на похороны жены, убитой за измену, эта молодая девушка, еще школьница, дочь фазендейро? Ведь они не были близкими подругами. Ее провожали осуждающими взглядами, шептались по углам. Малвина улыбнулась доктору, положила цветы к ногам покойной, тихо помолилась и вышла, гордо выпрямившись, как и вошла. Насиб стоял, склонив голову.
— Эта дочка Мелка Тавареса — дерзкая особа.
— Она флиртует с Жозуэ.
Насиб тоже проводил Малвину взглядом, ему понравился ее поступок. Он не знал, что с ним происходит в этот день, но он проснулся в странном настроении, он чувствовал, что не может осуждать Осмундо и Синьязинью, потом его возмутило, что на похороны дантиста пришло так мало людей, раздражали жалобы хозяина дома, где стоял гроб покойной. Пришел отец Базилио, пожал всем руки, потолковал о сияющем солнце, об окончании дождей.
