— В третий перешел,— буркнул Димка.
— По письму тройка?
— Угу.
— Видно, что троечник,— согласился Петр Степанович.— Ну ладно, поехали дальше. Теперь опиши все, как было. А вы, молодой человек,— обратился он к Коське,— присядьте пока.
Димка, покусав карандаш, начал писать. Сначала он каждую букву выводил, потому что боялся наделать ошибок. Но постепенно увлекся, оживился, вспоминая пережитые впечатления, что-то бормотал себе под нос, нетерпеливо ерзал на табурете и писал уже не заботясь о красоте.
Петр Степанович сидел с закрытыми глазами. Наверно, задремал. Глядя на него, Коська неожиданно зевнул.
— Скоро ты? — тихонько шепнул он Димке.— Поезд уйдет!
— Ну-ка покажи, что «Ты написал? — протянул руку Петр Степанович.
Он уселся поудобнее, заскрипев стулом, поправил очки и стал читать вслух:
«Начальнику станции Льгов-один... Заявление.
Мы ехали ловить рыбу в Лукашевку. Я — Димка, и Коська — мой товарищ. Когда сходили, Коську прижали в тамбуре. Коська выскочил, а рюкзак остался. Поезд с ним уехал сюда. Мы сели на паровоз и догоняли поезд. Рюкзак нашелся, он лежит тут, на столе. Товарищ начальник, отдайте наш рюкзак».
— Н-да!— протянул Петр Степанович.— Все понятно. Теперь надо составить опись имущества. Пиши: «В рюкзаке находились нижеперечисленные вещи». Двоеточие. Теперь отступи на строчку и поставь цифру «один». И начинай перечислять свои вещи.
Димка написал:
1. Две катушки с лесками.
2. Котелок.
3. Моя телогрейка.
4. Коськин плащ.
5. Коробка от леденцов с крючками и грузилами.
6. Подпусков три штуки.
7. Сумочка с пареным горохом.
8. Мешочек с червями.
9. Колбаса в синей бумаге.
10. Десять сырых картошек, чтобы печь в костре.
11. Четыре булки.
12. Коськин пирок с яблоками.
— Все записал? — спросил Петр Степанович.
— Кажется, все.
— Тогда расписывайтесь.
Димка поставил свою фамилию и передал карандаш Коське.
— Вот и хорошо. Оно, конечно, формальность, но без нее в нашем деле нельзя. А больше для того, чтобы вы знали, на чем свинья хвост носит. Не будете в другой раз рот разевать. И Петр Степанович мирно рассмеялся.
— А теперь сличим вашу опись,— сказал он, развязывая рюкзак.
Он взял мешок за углы и бесцеремонно вытряхнул содержимое на стол. Загремел котелок, банка с крючками, посыпались булки, картофелины покатились по полу. И все это вперемежку с песком, скопившимся на дне рюкзака за лето.
Димка и Коська, обрадованные, смотрели на весь этот ворох, как на бесценные сокровища. Они кинулись собирать раскатившуюся картошку, шарить по карманам рюкзака, ворошить на столе снаряжение. Все оказалось на месте.
— Фу, сколько у вас всякого хлама! — поморщился Петр Степанович, отмахиваясь от поднятой пыли.— Кто ж червей вместе с булками кладет? Посмотрим, что у вас за нажива.
Он запустил руку в мешочек, вытащил оттуда горстку земли и разгреб на широкой ладони.
— Да разве это черви? Их не только рыба, курица клевать побрезгует. Надо речного. Вот это червяк! Никогда на него не пробовали? А еще жмышок надо с собой возить. Для привады.
Потом Петр Степанович осмотрел горох, зачем-то понюхал его и недовольно покрутил головой.
— Погодите,— сказал он,— вот кончу дежурство, половим на славу.
— Нам на поезд надо,— напомнил Димка.
— Э, браток! Поезд давно ушел. Я нарочно заставил вас писать заявление, чтобы вы ничего не заметили.
Димка и Коська переглянулись: как же, мол, теперь быть?
— Куда вам ночью-то ехать? — обняв за плечи ребят, сказал Петр Степанович.— Я бы вас все равно не пустил. Пойдемте лучше ко мне. Хорошенько выспитесь, на зорьке вместе половим, а там я вас и на поезд посажу.
Димка посмотрел на Петра Степановича и со стыдом подумал: «Вот те и вредный».
Димка слышал, что его кто-то тормошит, но никак не мог открыть глаза. Наконец он пришел в себя, приподнял голову. Рядом стоял Петр Степанович.
— Пора, рыбачки, вставать. Я оставлю вам фонарь, а сам пойду укладываться.
Димка осмотрелся. Рядом на сене, покрытом пестрой деревенской попонкой, посапывал Коська. На дощатых стенах сарайчика висели рыболовные снасти: удочки, вентеря, старый разодранный сак. На маленьком столике в углу сарайчика горела «летучая мышь».
Димка кое-как растолкал друга, и ребята принялись одеваться.
Вошел Петр Степанович с кувшином молока, круглым пшеничным хлебом и стаканами. Все трое сели за стол.
За стеной захлопал крыльями и однотонно, пискляво пропел молодой петушок.
— Мой будильник, улыбнулся Петр Степанович — Специально купил.
На дворе было по-утреннему свежо. С близкой реки тянуло сыростью. Небо только чуть посветлело на востоке.
— Ничего не забыли? — спросил Петр Степанович, оглядев своих спутников.
— Не,— бодро, сквозь зубную дрожь ответили ребята. Рыболовы спустились к берегу. Петр Степанович отыскал в камышах лодку, сложил в нее удочки, рюкзак и, гремя цепью, снял замок с причала. Отталкиваясь веслом, он погнал лодку вверх по течению. Димка и Коська, забравшись под плащ, в обнимку сидели на средней банке.
Когда выбрались за последние домики пригорода, причалили к берегу в мелком илистом затончике и наловили червей. Петр Степанович загребал ил большим черпаком с дырами, в которые стекала вода, вываливал грязь на берег, а ребята рылись в ней, отыскивая буро зеленых речников. Под песчаным обрывом попалось штук пять миног.
— Теперь можно и порыбачить,— удовлетворенно крякнул железнодорожник.
Плыли еще минут пятнадцать. Лодка высоко несла свои острый нос, вода звонко шлепалась о днище. У берега шептались камыши, где-то бодро, радостно щебетала зорянка. А небо все светлело, наливаясь чуть заметным румянцем.
Причалили недалеко от крутого поворота, где берег стеной вставал из самой воды, а река чернела бездонной глубиной. Быстро выгрузили снаряжение на берег и тотчас стали разматывать удочки. Петр Степанович дал ребятам по миноге — таков был скудный паек этой редкой наживы.
— Червей можно не жалеть,— прибавил он.
Димка выбрал самое крупное удилище, прикрепил катушку, отпустил лесу с большим кованым крючком. Потом он нацепил миногу и, раскачав ее, швырнул с обрыва. Вслед за ним забросил свою донку и Коська. По опыту зная, что сидеть возле удилищ, поставленных на живца, вовсе не обязательно, ребята с азартом принялись таскать окуней. Попадались добротные окуни. Они отчаянно топили поплавки, упорно сопротивлялись и были приятны глазу — красноперые, зеленобокие, с темными поперечными полосками.
