В поле за зверем или в походе устать казалось ему немыслимым, зато уж дома он только и делал, что целые дни лежал у огня или на траве под деревьями. Полная чаша всегда стояла возле него, а женщины поочередно должны были или сказки рассказывать, или петь ему песни. И такой образ жизни иногда подолгу тянулся. Потом он вдруг вскакивал на коня, мчался в лес, по несколько дней кряду охотился и ни разу домой не заглядывал. Тут ему и голод, и холод, все нипочем; он тогда и грязной воды напьется, и закусит, чем попало…
Незаменимый в сражении, при стремительном натиске, для сидячего дела он совсем не годился.
И при всем том Добек отличался чрезвычайной хитростью; он умел до поры до времени казаться каким ему было выгодней, все разузнать и только тогда начать действовать. Впрочем, об этом, кроме ближайших слуг, никто не подозревал.
Хенго тщательно принялся его изучать, и ему уже казалось, что он далеко продвинулся в знании особенностей своего господина.
Службу Хенго начал с того, что усердно взялся за работу. Чистил, чинил, оттачивал всевозможные железные вещи. Весь хлам, лежавший в сарае, он быстро привел в порядок. А через несколько дней по своем прибытии, хоть и ломаным языком, но умел так смешить и забавлять своего господина, что тот частенько-таки приказывал его приводить к себе. При случае Хенго описывал Добеку жизнь других народов; говорил, что не все люди так живут, как поляне, что воины, женщины иначе одеваются, что господам на чужбине живется гораздо лучше, чем здесь.
— Иная, привольная жизнь у нас, — так начинал Хенго. — Таким бы людям, как твоя милость, только там бы и жить… Здесь трудно живется, голод не редкость, враги нападают, войны почти беспрестанные, люди уходят в лес, здесь только и есть, что земля, вода да лес… Здесь и живут-то все, словно равные, — нет господ, рабов очень мало. Князь и тот власти большой не имеет, а у нас каждый воин — себе господин!.. Королевские, царские замки так и блестят от золота, серебра, самоцветных каменьев; палаты все каменные… большие, богатые…
Добек позволял ему говорить что только на ум взбредет, даже сам поощрял его.
— Ну, продолжай, — говорил он, — я слушаю с удовольствием.
— Люди у нас не живут, точно звери в лесах, а напротив, строят рядом дома, вблизи королевских замков… Дома все большущие, высокие, светлые… Храмы Божий громадные да блестящие. Иначе пьют и едят, нежели здесь… А женщины, те так наряжаются, что и самих себя в красоте превосходят… Если бы увидел ты города-то наши, ты бы крикнул от удивления! Притом же у нас, что ни вздумают, все из камня устроят!..
О чем бы не рассказывал Хенго, он все облекал в такие яркие краски, что Добек вскрикивал поминутно, с трудом удерживаясь на месте, глаза его так и горели от любопытства. А когда Хенго начал описывать, как у них рыцари одеваются, что за блестящее вооружение носят они, и затем перешел к красоте иностранных женщин — Добека так и тянуло в эти благодатные земли.
Он утешал себя тем, что раньше или позже все подобные чудеса заведутся и у полян, как вдруг у него родился невольный вопрос: с какой это стати немец хвалил ему свою родину? Причина должна же быть непременно!..
— Конечно, и вы бы могли все это иметь у себя, — оканчивал Хенго, — но вы того сами не пожелали!.. Были у вас князья, близкие родичи немцам, хотели они и у вас такие же завести порядки, но вы тех князей уничтожили, избрав на их место князем простого кмета.
Добек теперь только понял, с какой целью лукавый немец описывал ему свою родину, что он просто- напросто пробовал, не удастся ль ему склонить Добека перейти на сторону Лешков. Добек прикинулся вполне разделяющим мысли немца; он даже прибавил, что должен был согласиться с мнением большинства относительно выбора Пяста, хотя и не был к нему заметно расположен.
— Кмет кмету равен, — сказал он. — Избрали Пяста — могли бы избрать и меня?
Немец растаял: ему показалось, что дело уж выиграно, и тогда, не стесняясь, он стал уговаривать своего собеседника перейти на сторону Лешков; против этого Добек не возражал.
Хенго рассказывал ему о замке отца убитой княгини, сколько там войска, какая жизнь развеселая.
Добек продолжал делать вид, что все это ему очень нравится, и даже нарочно вызывал Хенго на откровенность.
Так, на следующий день он первый начал расспрашивать про житье-бытье немцев; Хенго теперь болтал уж без умолку.
Подчас у Добека сильно рука чесалась — хватить хорошенько болтливого немца, но приходилось сдерживаться, в виду дальнейших признаний. Хенго, между прочим, проговорился, что долгое время служил он у деда молодых Пепелков, причем развязно советовал своему хозяину, повидавшись с последними, не только перейти на их сторону, но и других на то же склонить; за это-де в будущем легко ожидать немалой награды.
— А как к ним добраться? — спросил хитрый Добек.
— Пусть лишь милость твоя согласится, — ответил радостно немец, — а за этим дело не станет.
Таким образом Добеку представлялась возможность еще до войны разведать силы врагов, а главное — увидеть их собственными глазами. Предприятие это, отчасти рискованное, пришлось ему по душе. Если что его и удерживало, то единственно мысль, как бы князь и прочие кметы, узнав обо всем, не подумали заподозрить его в измене. И вот, чтоб покончить со своими сомнениями, он в одно прекрасное утро под предлогом охоты выехал из дому и направился к Пясту, любопытствуя слышать, что ему скажет старик. Надо думать, все устроилось по желанию Добека, так как, вернувшись от князя, он немедленно стал готовиться в дальний путь.
На следующий день, после короткого совещания с немцем наедине, Добек позвал своего старосту, приказал ему в свое отсутствие заботливо охранять дом, а потом сел на лошадь, немцу велел дать другую, и, не объяснив никому цели этой поездки, оба поскакали и вскоре скрылись в темном лесу.
Ничего не подозревавший немец беспечно распространялся о том, какие награды ждут Добека, какая веселая жизнь ему предстоит, какие у него заведутся богатства и что он может, если захочет, жениться на княжеской родственнице. Добек на все соглашался, притворяясь так ловко, что даже в глазах незаметно было и тени неискренности. Изредка лишь, взглядывая с боку на немца, Добек презрительно улыбался.
Так ехали путники лесом несколько дней. Наконец, после немалых трудов и усилий, они добрались до последней, густой, для постороннего совершенно непроходимой чащи на границе поморской земли. Здесь уж все уголки были знакомы Хенго, и он сейчас же нашел людей, согласившихся указать кратчайший путь к немецкому стану.
В то время как Добек и Хенго приближались к цели своего путешествия, немцы были уже почти готовы к походу. Они только ждали прибытия обещавших им помочь, вечно жаждущих грабежа и опустошений кашубов, а также и прочих союзных племен.
Оба князя, с дядею своим Клодвигом, расположились ставкой в лесу, известном под прозвищем Дикого.
Избранное ими место защищалось отчасти рукавами довольно глубокой речки, отчасти тряским болотом. Повсюду виднелись раскинутые шалаши и палатки. Вооруженные люди все еще прибывали с разных сторон, хотя и бывших в наличности казалось достаточно, чтоб рассчитывать на победу.
Когда Добек и Хенго подъехали к мосту, ведущему к княжеской ставке, и заявили сторожевому ратнику о том, зачем они прибыли, их сейчас же направили к молодым князьям. Княжий шатер, устроенный на скорую руку, занимал самый центр ставки; он был обнесен частоколом; стены его, грубо сколоченные из досок, были обтянуты полотном.
Возле шатра суетились немецкие рыцари в железных кольчугах. Вооружение их большей частью тоже было все железное: мечи, топоры, копья с железными наконечниками и крытые железом щиты. Одежда была разноцветная.
Добек, однако, лишь тогда убедился в справедливости россказней рыжего немца, когда вошел в самый центр, где на скамьях, покрытых красным сукном, восседали молодые князья со своим дядей.
На досках, заменявших стол, Добек увидел богатую золотую посуду, расставленную на скатерти алого цвета сукна, шитой золотом. Хозяева были роскошно одеты: на обоих были длинные синие рубахи, спускавшиеся до колен, с краями, усеянными золотыми блестками; плащи из тонкого сукна и нарядная
