жизнь мучиться».
И этому она тоже не знала объяснений.
Глава 19
Нелли приехала в Тавельцево без предупреждения. Впрочем, она вообще редко предупреждала кого бы то ни было о своих действиях, и Татьяна Дмитриевна понимала, почему: ее сестра сама не всегда могла предсказать их заранее. Эта невинная женская слабость в начале отношений подзадоривала мужчин, но вскоре становилась для них слишком утомительной, поэтому ни один не задерживался в Неллиной жизни надолго.
Впрочем, все это имело значение лишь много лет назад, а теперь в Неллиной жизни имел значение единственный мужчина – сын Иван. И то, что он не женат – Нелли считала, из-за своей дурацкой работы, – очень ее удручало. Иван был океанологом, и, несмотря на собственную взбалмошность, она считала, что мужчине в его возрасте пора бы заняться чем-нибудь более практическим.
– Тань, у тебя что, правда картошка растет? – закричала она, едва открыв калитку.
Татьяна Дмитриевна дождалась, пока Нелли дойдет от калитки до крыльца, и ответила:
– Не растет, а уже выросла. И мы ее уже убрали, в сентябре еще. Для тебя целый мешок приготовлен.
– Восторг! – восхитилась Нелли.
– Никакого восторга, – усмехнулась Татьяна Дмитриевна. – Подмосковная картошка на мыло похожа, не разваривается даже. Только в салат и годится. Здесь же глинозем сплошной.
– Ну, ты все тамбовские черноземы забыть не можешь, – засмеялась Нелька. – Картошка на них, безусловно, растет хорошая, но это не делает их привлекательными для постоянного проживания. Что поделать, нет в этом мире совершенства.
– Я знаю, – улыбнулась Татьяна Дмитриевна. – Пойдем обедать.
Пока старшая сестра накрывала на стол – октябрь стоял такой теплый и светлый, что весь ее день по- прежнему проходил на веранде, – младшая бродила по саду. Оттуда то и дело доносились ее восхищенные возгласы.
– У тебя до сих пор на розах бутоны! – сообщила она, наконец поднимаясь на веранду. – Они что, еще расцветут?
– Если заморозков не будет, то расцветут. Я эти розы в Клину купила, они районированные.
– Фантастика!
– Практически звездные войны, Нинка бы сказала, – усмехнулась Татьяна Дмитриевна.
– А ты приземленная натура, – тут же заявила Нелли. – Не умеешь восхищаться красотой. Даже той, которую сама создаешь.
– Просто я уже старая, – улыбнулась Татьяна Дмитриевна. – Между мной и жизнью прокладка уже слишком большая, ее трудно пробить. Во всяком случае, розами.
– Ну, не знаю, – пожала плечами Нелли. – А по-моему, ты и в молодости была невозмутимая.
– В молодости – не была. Я была импульсивная и капризная. Садись, Неля, а то картошка остынет.
– Нет, вот этого я никогда не пойму! – воскликнула Нелли.
– Чего – этого?
– Я же не предупредила, что приеду. А у тебя картошка горячая ровно в ту минуту, когда я поднимаюсь на веранду. Как такое может быть?
– Очень просто, – пожала плечами Татьяна Дмитриевна. – Ты приехала в обеденное время. Если я никого не жду, то ем чаще всего картошку, потому что с ней возни мало и потому что я к ней, и правда, с тамбовских времен привыкла. Что в этом странного?
– Если разобрать все подетально, то странного ничего. А в целом у тебя получается немыслимо гармоничная жизнь. Что ни говори, Тань, а ты всегда была дико уравновешенная.
Нелли села за стол и принялась накладывать себе на тарелку картошку, которая исходила аппетитным паром и ничуть не напоминала мыло.
– Не то что я, – уточнила она. И, заметив обливную мисочку с солеными огурцами, восхитилась: – О, и огурцы еще! Тоже свои, конечно? Таня, ты уникум. Мне вот лень с дивана соскрестись, особенно по утрам.
– Не гневи Бога, Неля, – улыбнулась Татьяна Дмитриевна. – Ты – воплощенная молодость. Всегда такой была и всегда будешь.
– Все-таки дети напоминают родителей, – сказала Нелли. Она следовала за собственными мыслями прихотливо и без объяснений, которые считала излишними. – Вот, например, Ванька мой без царя в голове. В кого это? В меня, конечно. Правда, мне никогда не приходило в голову таскаться по океанам непонятно чего ради, но по сути он мой. А Оля у тебя рассудительная, без губительных порывов. Не в отца же своего распрекрасного она такая удалась – только в тебя.
Татьяна Дмитриевна не сдержала улыбку. Губительные порывы! Нелька в самом деле оставалась верна себе. Кто, кроме нее, сумел бы произнести такую мелодраматическую фразу естественно, без тени пошлого пафоса?
Но улыбка ее сразу и угасла.
– Не знаю, Неля, – сказала она. – Насчет Оли – не знаю. Да, мне тоже казалось, что она рассудительна и уравновешенна.
– Казалось? – переспросила Нелли. – А на самом деле не так, что ли?
– На самом деле… Не знаю. Теперь – не знаю. По-моему, она влюбилась.
– Ничего себе! – ахнула Нелли. – Оля – влюбилась?! В смысле, не в Андрея, а в постороннего мужчину? Да быть такого не может! Ты, Тань, путаешь что-то.
– Хотелось бы, чтобы так. Но похоже, что не путаю.
– Она тебе что, сама сказала?
– Нет, конечно. Оля все-таки есть Оля, она о таких вещах говорить не станет, даже со мной. Но она в таком смятении, что и Нинка, наверное, заметила бы. А мне такое ее состояние не заметить было бы странно.
– А Андрей?
– Я его давно не видела. Может, и для него это тоже не тайна.
– Думаешь, Оля завела любовника и сразу мужу про него рассказала? – хмыкнула Нелли. – Вряд ли. Не дура же она, в самом-то деле.
– Что рассказала – не думаю. Но что Андрей сам догадался – не исключено.
– Ну да, он же психолог, – согласилась Нелли. – И вообще, он умный.
– Он тонкий, – заметила Татьяна Дмитриевна. – Не более того. Но, правда, и не менее.
– Ой, я этих ваших сложностей не понимаю, – махнула рукой Нелли. – Тонкий, умный… Это одно и то же.
– Нет. Это разные вещи.
– Ладно, тебе виднее. Только сейчас не до теорий, по-моему. Разведутся – будешь знать. А что, с Ольки станется и от мужа уйти, и броситься в омут безумной любви, – все с той же естественной интонацией сказала Нелли. – Известно же, кто в тихих омутах водится. Правда, к Ольге нашей я это никогда не относила. Выходит, зря. Ну и молодец! – заключила она. – Сильные чувства бодрят, согласись. А то мне Ольку всегда прямо жалко было, если честно. Всю жизнь знать одного-единственного мужчину… Бр-р, даже представить страшно!
Сестра была в своем репертуаре. Татьяна Дмитриевна даже улыбнулась, хотя при мысли о дочери улыбаться ей совсем не хотелось.
– Ты ее осуждаешь, что ли? – заметив, что по ее лицу пробежала тень, удивилась Нелли.
– Я не осуждала бы ее, даже если бы она… Ну, не знаю, что сделала. Дочь есть дочь, здесь и объяснять нечего. Но мне ее страшно жалко. Это тебя такого рода чувства всегда бодрили. А Олю они только мучают. Она на тень стала похожа. Будь сейчас девятнадцатый век, ее чахотка в могилу свела бы. Не дай бог, конечно.
– А я ничего и не заметила… – задумчиво проговорила Нелли. – Я же с ней дня три назад по телефону разговаривала. Голос у нее был как всегда. Рассказывала, что купили ей машину, что она уже всюду сама ездит. К тебе-то она приезжает хотя бы?
