понимала, ей не становилось легче.
– Девушка, вам плохо? – Дверь поликлиники открылась, едва не ударив Ольгу в спину. Пожилой мужчина, почти старик, смотрел на нее с сочувствием. – Давайте я вас к врачу провожу. Или, может, сюда вызвать?
– Нет-нет… – поднимаясь со ступенек, пробормотала она. – Спасибо, не надо. Я сейчас… Мне просто надо взять себя в руки.
Эту последнюю фразу она произнесла уже громко – не столько для заботливого старика, сколько для самой себя. Ей нужно было взять себя в руки для того, чтобы начать хоть что-то делать для своего спасения. Это намерение стало для нее сейчас главным.
– Наташка, ну ты скажи: как живут люди в Урюпинске? То есть как они живут, когда заболевают?
Ольга сидела на потертом диване в кухне своей давней, школьной еще подруги Наташи Метлицкой и нервно прихлебывала зеленый чай из расписной пиалы.
– В Урюпинске люди, когда заболевают, то не живут, а сразу умирают.
Наташка всегда отличалась безапелляционностью, и Ольга вечно ее за это ругала, но сейчас она и сама готова была признать, что подруга права. Первое же ее серьезное столкновение с медициной показало, что умереть на начальной стадии любого, даже самого пустякового заболевания гораздо естественнее, чем пытаться вылечиться.
По крайней мере не придется вникать во множество малопонятных тонкостей своей болезни. Раньше Ольга полагала, что в них должен разбираться не больной, а врач, но оказалось, что все врачи говорят разное, и не просто разное, а прямо противоположное, и все – с абсолютной уверенностью в своей правоте, и у больного есть поэтому два варианта поведения: либо не размышляя делать то, что сказал первый попавшийся врач, либо все-таки разобраться, какому из них стоит доверять. Но для того чтобы в этом разобраться, необходимо ведь изучить все имеющиеся способы лечения своей болезни…
Легко сказать! Как их изучить, если ты не онколог, а обыкновенная женщина, к тому же насмерть перепуганная, которая только и может, что опрашивать знакомых, уже побывавших в такой жуткой ситуации? И каждый из этих знакомых тоже говорит свое, и все они говорят прямо противоположное, и ты потихоньку начинаешь себя ненавидеть за то, что лезешь не в свое дело, но как же не в свое, это же твоя жизнь, не чужая!..
– Главное, ведь я этого всю жизнь терпеть не могла, – сказала Ольга.
– Чего ты терпеть не могла? – не поняла Наташка.
– Да вот этого, когда пациенты врачей начинают учить. Мне всегда казалось, что это идиотская глупость, самоуверенность какая-то. Врач лучше знает, что надо делать, и нечего лезть к нему с дилетантскими советами. Но теперь… Ну не знаю я, как им доверять, когда они первое, что говорят, – сумму за операцию!
Это действительно показалось Ольге самым отвратительным, и именно это она имела в виду, когда задавала риторический вопрос о том, как люди болеют в Урюпинске.
Сидя в очередях на консультации в двух онкологических центрах, она наслушалась всевозможных рассказов о том, сколько стоят лекарства для химиотерапии, то есть не вообще какие-нибудь лекарства, а такие, которые могут помочь и которые больным поэтому предоставляется покупать самостоятельно, и сколько берет за операцию Иванов, а сколько Петров, и кто из них оперирует лучше… Ей все время хотелось спросить: а если нет у человека денег на операцию, ну нет, и все – одинокая мать грудного ребенка, например, этот человек, – то что, доктора Иванов и Петров спокойно бросят ее умирать? И вот об этом они мечтали с детства, когда выбирали дело на всю жизнь, этому их учили в мединституте, про это они давали клятву Гиппократа?
Конечно, думать таким образом было наивно… А почему, собственно, наивно? Что уж такого особенного произошло с жизнью, из-за чего людям вдруг предлагается считать нормальные представления о добре и зле наивными? С ее собственной жизнью в этом смысле ничего не произошло, и почему она должна соглашаться с тем, что какие-то великие перемены произошли с другими и что из-за этих перемен им теперь простительны такие вещи, которые простительными считаться не могут?
– Ладно, Наташка, – вздохнула Ольга. – Съезжу завтра к твоему Васильеву. Но на этом, наверное, и все. Хватит. Сил у меня больше нет. Да и мама скоро возвращается, хочу до ее приезда со всем этим… разделаться. Скажет он, что надо резать, значит, пусть хоть насмерть зарежет за любые деньги.
– Типун тебе на язык! – возмутилась Наташка.
– А что, не так, что ли? – пожала плечами Ольга. – Нет, все-таки интересно: что делают люди в Урюпинске? У них же там и знакомых таких нет.
Про доктора Васильева Наташка узнала именно по цепочке знакомых. Непосредственно перед ней в этой цепочке оказалась ее детсадовская подружка, которая была двоюродной сестрой однокурсницы Васильева по Первому меду. Наташка сразу же позвонила Ольге, сообщила информацию. Заодно и в гости ее зазвала, а то вечно откладывали встречу на потом.
– Не бери в голову, Олька, – подытожила Наташка. – И к Васильеву сходи. По крайней мере, поименно известны живые люди, которые у него вылечились. Да и Ирка адекватная, черт знает кого не стала бы рекомендовать. А насчет Урюпинска… Я-то думала, ты уже перестала задаваться вечными вопросами. О себе побеспокойся, дорогая. Урюпинцы, можешь быть уверена, о тебе не беспокоятся. Разве что от всей души тебя ненавидят.
– Может, я на их месте тоже меня бы ненавидела, – вздохнула Ольга.
– Ты ни на чьем месте никого бы не ненавидела за то, что у него есть то, чего у тебя нет, – витиевато, но понятно объяснила Наташка. – Такая уж у тебя натура. Только ты не правило, а исключение. В общем, позвони мне завтра, расскажи, что там за Васильев.
Глава 14
– Значит, вы поняли, Ольга Евгеньевна? Как только вам позвонят из приемного и скажут явиться для госпитализации, сразу перезванивайте мне. Иначе можете попасть в другое отделение, и мне потом придется прилагать лишние усилия, чтобы перевести вас к себе.
– Я поняла, – кивнула Ольга. – Спасибо. Игорь Леонидович, сколько будет стоить операция?
Она впервые задала этот вопрос без смущения: привыкла наконец, что на него без смущения же отвечают.
– Значит, так, – сказал Васильев. – Давайте сразу договоримся. Пока вы будете находиться у меня в отделении, никаких выплат я вас попрошу не делать. Вот когда будете выписываться – пожалуйста. Благодарите врачей, сестер, санитарок – кого считаете нужным и в тех формах, какие считаете возможными. Но во время лечения я вас попрошу не развращать мне персонал.
– То есть как?.. – растерянно проговорила Ольга.
– Да вот так. А что такого странного вы в этом находите?
– Я… ничего… Но я впервые слышу такое от врача! – выпалила она.
– Да? Ну что ж, мы должны быть готовы бесконечно совершенствовать свои представления о жизни, – усмехнулся он. – До встречи, Ольга Евгеньевна.
Таким вот образом Ольга стала пациенткой доктора Васильева. И таким образом оказалась в этой палате на три койки, и смотрела теперь в окно на высокие сосны больничного парка; больница находилась в нескольких километрах от Кольцевой, в огромном парке.
Вообще-то лучше было бы, конечно, сидеть не в палате, а там, под соснами, и дышать прекрасным воздухом июля, но ее вот-вот должны были вызвать на консультацию. Васильев записал ее к какому-то невообразимому светиле, профессору, который консультировал у него в отделении раз в месяц. Чем именно знаменит профессор, для чего ее к нему записали, в это Ольга не вникала. Наконец она поняла, что можно не вникать в то, в чем она все равно ничего не понимает. И ее охватило от этого невероятное облегчение! Она хотела только, чтобы все это уж поскорее закончилось – и консультации эти все, и, главное, операция.
Во-первых, ее измучила жизнь с сознанием своей болезни, а во-вторых, стыдно признаться, осточертело общение с соседками по палате. Они, как нарочно, подобрались именно такие, от каких Ольга давно уже старалась держаться подальше: по уши занятые только тем, что можно съесть или надеть на себя, и
