— По-моему, достаточно.

— Более чем достаточно. Защите придется нелегко. Сейчас дадим ей слово. Надо только прокурору поаплодировать — это существенная часть ритуала.

III

Луговой менял выражение лица и манеру поведения несколько раз на протяжении разговора. Только что он сидел, нахмурившись, говорил отрывисто; несколько минут назад он кривлялся, бравировал, называл Бориса Кирилловича «говном»; теперь же, когда Кузин завершил свою речь, Луговой словно бы просветлел лицом и, изображая слушателя в зале суда, привстал с кресла и похлопал ладонью по пустому рукаву — сделал вид, что аплодирует. Затем он снова сел, подпер щеку рукой и словно бы погрузился в раздумья, вслушиваясь в себя. Он вполне вошел в роль адвоката, потер лоб, посидел сутулясь, потом встал, прошелся по комнате.

— Итак, — сказал Луговой, — обвинения серьезны, и прокурор требует высшей меры для моего подзащитного. И действительно: может ли общество терпеть такого, как он? Растлитель, лжец, интриган, казнокрад! Если все сказанное выше — правда, то я сам присоединю свой голос к обвинению! Повинен смерти! Кстати, — оборвал себя Луговой, на миг вышел из образа, превратился в хозяина кабинета и спросил буднично, — может быть, коньячку? Взбодриться, а? Перерыва не делаем, на совещание не уходим, так, может, вам рюмку налить? Нет? А я не откажусь.

Он подошел к буфету, открыл дверцу бара, долго выбирал бутылку, остановился на пузатой, покрытой не то паутиной, не то плесенью.

— Кальвадос, пятидесятилетний кальвадос. Коньяка хорошего не нашел — но и это вещь недурная. Уверены, что не хотите?

В другое время Кузин бы не преминул попробовать напиток. Даже сейчас, несмотря на остроту момента, в нем шевельнулось любопытство: что ж это такое — пятидесятилетний кальвадос? Однако он резко мотнул головой — не желает он пить с негодяем. Луговой наполнил округлую рюмку, покачал рюмку в ладони, внюхался в напиток, пригубил, почмокал губами.

— Коньяк не нашел, — он говорил скорее сам с собой, нежели адресуясь к Борису Кирилловичу, — кто-то тут у меня шарит в баре, коньяк попивает. Не первый раз бутылки пропадают. Любовников у моей милой супруги не перечесть, то один в бар заглянет, то другой. Так ведь и коньяка не напасешься. Вы, Борис Кириллович, как, не хаживаете в мою квартиру, когда меня нет? Да не отмахивайтесь, я же не против. Пусть балуются! От Алины не убудет. Моя дражайшая половина для меня символизирует Россию: какие бы захватчики не приходили, кого бы она не заманивала на свое ложе — а принадлежит она мне и никуда от меня не денется. Что толку мне к шведам ревновать или к немцам — к Струеву или Кротову? История свое возьмет. Вот только за коньяк обидно. Впрочем, и кальвадос недурен. Напрасно отказываетесь.

Неплохо. — Он сделал еще один осторожный глоток. — Неплохо, да. Итак, защита. — Луговой преобразился, теперь это был не хозяин кабинета, но адвокат, пылкий, совестливый. — Обвинения серьезны, но имеют ли они отношения к моему подзащитному? При чем здесь он? При чем здесь я, уважаемый обвинитель? Я разве скрывал когда-нибудь, что я есть держиморда и сатрап? Разве вы этого про меня не знали с самого начала? Зачем же от меня хорошего дожидаться? Пафос речи прокурора сконцентрирован в ключевом слове «предатель»! Но кого я предал? Уж не тех ли, кто заранее знал мне цену? Знал эту цену и Дупель, и интеллигенты, и вся прогрессивная общественность! Я был верен себе — и только. Разве за это судят? Вы не меня, голубчик, вините — вы пеняйте своим коллегам-интеллигентам, тем, что прогрессивного Дупеля бросили и по кустам попрятались. Вы упрекайте западных правдолюбцев, вы с претензиями обращайтесь к вашей любимой цивилизации — что же она, непостоянная, Мишу Дупеля в беде кинула? Ах, она ветреная! Забыла своего кавалера! Он ей — и цветы и серенады, а она отвернулась, коварная. Вот о чем я спрошу присяжных — и хочу услышать ответ на свой вопрос! Почему молчит мистер Ричард Рейли, зачем безмолвствует корпорация «Бритиш Петролеум»? Где же голос непримиримого мистера Пайпса-Чимни? Отчего же не бичует он в бескомпромиссных статьях произвол над свободным бизнесом? Где же задиристые колонки «Русской мысли»? Или перо Ефима Шухмана притупилось? И почему же Ефрем Балабос, колосс российского бизнеса, не вступится за своего коллегу, за другого колосса? Взял бы да остановил свои заводы, закрыл добычу нефти, вырубил персиковый лес! А он — коктейли пьет и в шарады играет. Отчего так? Не задавали себе такого вопроса? Это я к присяжным так обращаюсь, — пояснил Кузину Луговой, — задаю им риторические вопросы, так у адвокатов принято. А теперь сам же на вопросы и отвечу. Отступилась цивилизация от своего кавалера потому, что цивилизации как раз и выгодно, чтобы его посадили. И ее представителям это выгодно: американцам выгодно, Ефрему Балабосу и всем остальным. Притупилось, Борис Кириллович, перо Шухмана потому, что американские деньги на «Русскую мысль» поступать не будут, если сотрудник газеты станет критиковать то, что идет во благо американской экономике. А вы не знали разве, кто «Русскую мысль» кормит? А ее ЦРУ как раз и кормит, Борис Кириллович. Вы думали, это выдумка советской пропаганды? Нет, милый мой друг, это экономическая реальность. Деньги на березах не растут — их из банков привозят. И банкам этим выгоднее, чтобы русской нефтью торговал вменяемый партнер, а не сумасброд. Молчит Ефим Шухман — и будет молчать. И Пайпс-Чимни молчит оттого, что работает советником в Вашингтоне — и босс ему распоряжения еще на свободную мысль не давал. Размышляет босс, что ему выгоднее — неуправляемые амбиции Дупеля или сотрудничество с государством российским. А компания «Бритиш Петролеум» вошла в долю со мной и получит с развалин империи Дупеля хороший куш. Оттого и молчит. А Балабос молчит потому, что ему кинули процентов восемь от сделки. Он за эти восемь процентов своего коллегу с потрохами сдал. Он больше других меня и подталкивал — подвести Дупеля под монастырь. Разрешили бы ему — он бы лично семью Дупеля вырезал до седьмого колена. Конечно, ему самому немного страшно: вдруг и под него подкоп роют. И молчит — думает, отсидится, и я его не трону. Затаился Балабос, трепещет, надеется. И я, действительно, подумаю — надо мне его душить, или пусть пока в холуях походит. Они сейчас все вокруг меня вьются, норовят понравиться, попками виляют. С холуями удобно, Борис Кириллович. Покладистый народ. Их поддержка мне и государству нашему очень помогает. И главное, Борис Кириллович, что подталкивало меня, что торопило мою деятельность — это интеллигенция. Это вы и ваши друзья помогали мне в работе, Борис Кириллович.

Да, уважаемый обвинитель, я провел определенную работу, не отрицаю. Но ничего помимо вашей воли я бы не сделал. И я обращаюсь теперь к суду. Правомерно ли, ваша честь, вменять вину за преступление тому, кто лишь выполнял чужую волю? Пусть преступник будет наказан, но основную вину несет вдохновитель преступления. Будьте добры, когда формулируете обвинение, построить иерархию вины. Есть виноватые, но есть и более виновные. Я и такие, как я, — «пятая колонна». Очень хорошо. Но никакая «пятая колонна» ничего бы не добилась без шестой колонны. И этой шестой колонной были вы, Боря. Вы, и вам подобные. М-м-м! — последнее было сказано по поводу кальвадоса. — Напрасно отказываетесь.

Что вы знали о Михаиле Дупеле, пылкий Борис Кириллович? Детально ли были информированы о процессах приватизации? Вдруг упустили что-то? Недосмотрели? Конечно, вникать в бухгалтерские отчеты вам, человеку глобальных проектов и генеральных идей, не пристало. А вдруг там не все чисто, а? Вам, при вашей масштабности, Борис Кириллович, интересны только стипендии и гонорары — а откуда деньги приходят, не так уж и важно. Давал Дупель деньги — хорошо, я дам денег — тоже недурно будет. А происхождение средств, в конце концов, не существенно. Дупеля жалеть не стоит, Борис Кириллович. Не ангел, не серафим. Убивал Дупель соратников, резал конкурентов, топил трупы в негашеной извести — всякое было. Ну да это пустяки, милый Боря, кто без греха? Вы, разумеется, трупы в извести не топили — у вас кишка тонка, но вы брали стипендии и пособия на развитие демократии у тех, кто именно топил. Вообразите, приходит Дупель к себе в офис — только что душил кого-нибудь или в асфальт закатывал, — руки помоет и вам чек выписывает на свободолюбивые разыскания. Шучу, шучу. Не стал бы Дупель мараться сам, у него солдат хватает. И отчего же чек у душегуба не взять? Я, кстати, вас в этом не виню: обыкновенный мещанский расчет нашей интеллигенции присущ. И Дупеля понимаю: как без смертоубийств обойтись? Не я его караю сегодня — его нашла и раздавила сама логика вещей. Он вовремя не был осужден за мелкие кражи, за то, что воровал профсоюзные деньги, за то, что резал конкурентов. Его взяли за другое, но важно, что в итоге он сидит. Как говорим мы, юристы, он сидит по совокупности преступлений. И это справедливо. Как, ответил я на один из пунктов обвинения? По поводу шельмования честного человека — ответил?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату