Сталин. Битва за хлеб

либо в лес съездить, другому семена отсыпешь. Да ведь даром-то нельзя давать, ведь нам с неба не валится добро. Нажито оно своим трудом. Другой раз и рад бы не дать, да придет, прям причитает: выручи, мол, на тебя надежда. Ну, дашь семена, а потом снимаешь исполу половинку — это за свои-то семена (интересно, брату он тоже исполу бы дал, или только тому, кто „как брат“? — Е. П.) Да еще па сходе кулаком назовут, либо эксплуататором (вот тоже словечко). Это за то, что доброе христианское дело сделаешь (Да?! Иисус сказал: „просящему взаймы у тебя дай“, но о процентах я что-то не припомню… — Е. П.). Выходит иначе: другой бьется, бьётся и бросит землю, либо в аренду сдаст. Каждый год ему не обработать. То семена съест, то плуга нет, то еще что-нибудь. Придет и просит хлеба. Землю, конечно, возьмешь под себя, ее тебе за долги обработают соседи и урожай с нее снимешь. А хозяину старому что ж? Что посеял, то и пожнешь. Кто не трудится — тот не ест. Ипритом сам добровольно землю отдал в аренду в трезвом виде (весной, когда дети с голоду пухнут. — Е. П.). Ведь опять не возьми ее в аренду, она бы не разработана была, государству прямой убыток. Л так я опять выручил — посеял ее, значит мне за это должны быть благодарны. Да только где там! Веь я жe сказал, что у нас законы без всякого понятия. За такие труды меня еще и шельмуют… Пусть все знают, что кулак своим трудом живет, свое хозяйство ведет, соседей выручает и на нем, можно сказать, государство держится. Пусть не будет в деревне названия „кулак“, потому что кулак — это самый трудолюбивый крестьянин (пока пахать не бросил, а при таких источниках дохода — долго ли ждать? — Е. П.), от которого нет вреда, кроме пользы, и эту пользу получают и окружные крестьяне и само государство»[248]. (Орфография сохранена.)

Ох, ну прямо сердце тает и слезы из глаз… До такой степени тает, что есть у меня подозрение: может статься, крестьянин Филипп Овсеенко этого письма и не писал вовсе, и нет на свете никакого Филиппа Овсеенко, а имеем мы дело с литературным жанром под названием «фельетон». Уж больно персонаж на Иудушку Головлева похож. Да и написано слишком хорошо для крестьянина…

Отдельно умиляет реакция историка. Для начала он современным языком пересказывает оценку кулака, данную в письме… Нет, такое надо цитировать, уж простите за ненужный азбац!

«Перед нами предстал типичный крестьянин-труженик, работающий не покладая рук, основа советского государства, на плечах которого последнее держалось (интересно, а урожай с полоски земли, арендованной за несколько пудов хлеба, которую за долги обработали соседи, тоже сюда плюсуется? — Е. П.)… Вместе с тем зажиточные сельчане решали не только экономические, но и социальные проблемы в деревне, которых тогда было немало (интересно, куда ж проблемы потом делись, коль „основу“ разорили? — Е. П.). Своей хозяйственной деятельностью они помогали ослабить в сельской местности безработицу и нищету. Нанимая на срок наемных работников, преимущественно деревенских бедняков, или предоставляя им материальную помощь семенами, деньгами (оказывается, давать в долг под проценты — это „предоставлять материальную помощь“? Вот, блин, социология! — Е. П.), оказывая услуги инвентарем, лошадью, зажиточный, исправный крестьянин спасал хозяйство маломощного соседа от окончательного разорения, а возможно, и от голода».

И наконец, пассаж, убивающий сразу и наповал:

«В официальных государственных и партийных документах зачастую необоснованно говорилось о жестокой эксплуатации сельской бедноты кулаками-капиталистами. Об этом толковали и некоторые ленивые крестьяне. Конечно, в ряде случаев мы не исключаем подобной эксплуатации, унижения, притеснения богатым сельчанином своих маломощных соседей при помощи предоставления разного вида помощи, использования его труда. Однако, с нашей точки зрения, такие явления не носили массового характера, были скорее исключением, чем общим правилом».

Это он так шутит? Если семенная ссуда исполу (то есть, при урожае сам-четверт с вложенного капитала благодетель получал 100 %) — это не жестокая эксплуатация, то как, интересно, выглядит жестокая?

Естественно, были и другие примеры — когда зажиточные крестьяне давали лошадь без оплаты, хлеб в долг без процентов и без отработок, а то и просто помогали, не требуя возврата. Но что-то закрадывается у меня подозрение, что таких было немного. И еще подозрение закрадывается, что таких и не раскулачивали, поскольку в конечном-то итоге всё решало общество, а общество никакой комиссар не переупрямит.

Но из этой оды кулаку ясно и четко видна система натурального ростовщичества в деревне, которая шла без денег, за натуру и отработку, и практически не поддавалась учету. Из чего следует весьма любопытный вывод.

Кулак и торговля

Давайте немного посчитаем. При урожайности 50 пудов с десятины 800 пудов — это 116 десятин. Плюс к тому еще собственное потребление хозяев, прокорм батраков и скота, что при крупном хозяйстве потянет десятин, скажем, на семь-девять[249]. Итого — 25 десятин. В 1928 году наделы в 25 десятин и выше имели 34 тысячи хозяйств. Допустим, все они укрывают зерно. Это получается… 72 млн. пудов. Что, всего?! И сколько же тогда земли у хозяев, которые имели по полторы-две тысячи пудов в амбаре, даже с учетом «страхового запаса»? И откуда, интересно, взял Сталин цифру, которую назвал в Сибири: «Посмотрите на кулацкие хозяйства: там амбары и сараи полны хлеба, хлеб лежит под навесами ввиду недостатка мест хранения, в кулацких хозяйствах имеются хлебные излишки по 50–60 тысяч пудов на каждое хозяйство, не считая запасов на семена, продовольствие, на корм скоту…» У него не было привычки брать данные с потолка. Где он нашел хозяйства с такими запасами? На Дону, в Терском крае, на Кубани? Откуда столько хлеба? Одно дело — тысяча десятин пастбищ и совсем другое — пашни, тут даже самый «ручной» проверяющий взовьется на дыбы, не говоря уже о райкоме ВКП(б).

Но мы, как видно из предыдущего раздела, упускаем из виду еще одну сторону деятельности кулака: далеко не все зерно он выращивал сам. Во-первых, его амбары пополнялись за счет натурального ростовщичества, с такой любовью описанного чуть выше. Во-вторых, давайте задумаемся: а как проходила в деревне продажа зерна? Это хорошо, если ярмарка, как в той самой Матреновке, на краю села, так что свои несколько мешков туда можно отнести на горбу. А если нет? И лошади тоже нет, так что и вывезти не на чем. Впрочем, пусть даже и есть сивка — так охота ли гонять ее за десятки верст с десятью пудами? Л деньги между тем нужны — налог заплатить, да и купить хоть что-то, да надо.

Между маломощным крестьянином и рынком просто обязан существовать деревенский скупщик зерна — тот, который, в свою очередь, будет иметь дело с оптовиком. В зависимости от сочетания жадности и деловитости он может давать или чуть больше, или чуть меньше государственной цены — так, чтобы эта копейка не заставила неимущего односельчанина самого ехать на базар или на ссыппункт.

Какими были хлебные ресурсы бедняцкого, середняцкого и кулацкого хозяйства в Сибири, мы видим в том же политическом обзоре ОГПУ.

«В с. Полковниково Косихилского района (Барнаульский округ) из 19 кулацких хозяйств, имеющих свыше 6000 пуд. товарного хлеба, только 11 хозяйств сдали 1119 пуд. (18,5 %). Середняцких хозяйств имеется в селе 242, имеющих 36 227 пуд. товарного хлеба. Из этого количества хлеб сдали только 195 маломощных хозяйств— 12 334 пуд. (34 %). Из 242 бедняцких хозяйств, не имеющих товарного хлеба, все же 99 хозяйств сдали 2650 пуд.».