– Мой дорогой мальчик, – вздохнул сенатор, – жена должна быть половиной карьеры любого здравомыслящего человека. А Амалия Тамарина…
Граф увидел устремленные на него в упор злые глаза – такие злые, что из голубых сделались светло- серыми, – и продолжение фразы замерло у него на губах.
– Что-то не припомню, чтобы я спрашивал вашего мнения, – отчеканил Александр.
Строганов не любил терпеть поражение, тем более от какой-то девчонки, которую сам он ни в грош не ставил. Но тут ему оставалось только смириться. Он поднялся, выразил надежду, что Александр знает что делает, и удалился.
Вскоре Александр услышал стук в дверь, и на пороге показался старый князь Мещерский.
– Что ему было нужно в моем доме? – даже не пытаясь быть вежливым, спросил князь.
– Крестный хотел предложить мне выгодный союз, – сказал Александр. – Если я вас стесняю…
Но князь только махнул рукой.
– Нет-нет, оставайся здесь сколько хочешь. Надеюсь, он тебя не обидел? У тебя сейчас такое лицо… Помню, в былые времена, когда мне приходилось иметь с ним дело, у меня всегда было ощущение, что я потерпел поражение. Даже если я знал, что одержал над ним верх. Но едва он уходил, я понимал, что проиграл. И даже наша дуэль ничего не изменила.
Слушая его, Александр чувствовал беспокойство. Он еще не забыл подложные записки, с помощью которых его пытались разлучить с Амалией. Их автора они так и не нашли. А что, если им был граф Строганов?
«Да нет, – успокоил себя Александр, – крестный на это не способен… Он просто старый резонер, который пытается казаться грознее, чем есть на самом деле. – И жестоко заключил про себя: – Потому что дни его все равно сочтены».
Куранты на колокольне Петропавловской крепости пробили полночь, когда старая обшарпанная карета подъехала к дому предварительного заключения на Шпалерной улице, в котором содержались осужденные на казнь. Здание было наводнено охраной на случай, если террористов попытаются освободить. Однако старую карету почему-то пропустили, почти не задерживая.
Человек, приехавший в карете, показал коменданту снабженную печатью бумагу и был беспрепятственно допущен внутрь. В сопровождении коменданта он прошел по грязному коридору первого этажа, провонявшему щами, солдатскими портянками и тоской. Часовой возле камеры взял на караул, и комендант самолично отомкнул дверь.
– Благодарю вас, – кивнул человек и вошел. Дверь за ним захлопнулась.
Это была тесная, смрадная одиночка. На узкой кровати сидел растрепанный бородач. Лицо у него было желтое и измученное, глаза красные и воспаленные. Гость с сочувствием посмотрел на него и положил на стол коробку папирос, обронив:
– Курите.
– Здесь нельзя, – огрызнулся бородач.
– При мне можно, – веско парировал гость.
Бородач посмотрел на него и по выражению лица понял, что гость вправе отменить все тюремные распоряжения, и никто даже пикнуть не посмеет. Мужчина схватил пачку, вытащил папиросу. Гость протянул ему спички.
– За папиросы благодарствую, – сказал бородач, жадно затянувшись. – Хоть вы и мерзавец.
Гость укоризненно поднял брови.
– С чего вы так решили?
– Вы обещали нам полную поддержку, – взволнованно напомнил бородач. Гость выразительно покосился на дверь, и, вняв его молчаливому призыву, заключенный заговорил тише. – И что? Петля! – Бородач с ожесточением рубанул свободной от сигареты рукой поперек шеи. – Всем! Даже женщинам! А ведь, между прочим, мне на суде задавали вопросы, и если бы я только сказал о вас, вам бы не поздоровилось. Ведь я знал! И моя женщина тоже знает о вас!
– Но остальные ведь не знали?
– Нет. Я ничего не говорил им, как вы и просили. А теперь жалею, что не упомянул о вас на суде. Представляю, какая физиономия сделалась бы у этого хлыща Муравьева! И у остальных тоже!
– Вы слишком нервничаете и теряете способность соображать, – усмехнулся гость. – Заметьте, я пришел к вам сегодня, потому что вовсе не забыл о вас. То, что могу, я делаю, но от меня зависит не столь уж много. Впрочем, один из вас на эшафот не пойдет, так что ваши упреки бессмысленны.
– Один из нас? – пробормотал бородач. – Студент и крестьянин подавали прошения о помиловании, но их отклонили!
– Хозяйка квартиры, – веско сказал гость. – Женщина находится в положении. Поэтому остается в тюрьме, и ее не повесят. Что же до вас пятерых, то вам нечего бояться. Вы взойдете на эшафот, на вас наденут веревки и в самый последний момент прочитают указ о помиловании. Просто там, – посетитель указал глазами на потолок, намекая на высшие сферы, – считают, что это выглядит куда эффектнее, чем помилование без угрозы казни. Дальнейшее будет зависеть только от вас. Конечно, легкой жизни я не обещаю, но тюрьма или даже двадцать лет каторги все равно лучше, чем смерть, а побеги случаются не так уж редко.
– Понимаю, – пробормотал бородач. Нахмурив брови, он машинально продолжал курить и остановился только тогда, когда сигарета догорела и обожгла ему пальцы.
– Впредь, кстати, – заметил гость, – попрошу вас и ваших сообщников не разбрасывать сторублевые купюры где попало. О них даже на суде упоминали, и если бы на данный факт обратили должное внимание, задались бы вопросом, откуда у нищих революционеров такие деньги и почему достаются им с такой легкостью, что сторублевки бросают на виду у всех…
– Хорошо-хорошо, – пробормотал пристыженный бородач, – я понял. Обещаю, впредь мы будем аккуратнее обращаться с вашими деньгами. – Он улыбнулся. – А воздушный корабль?
– Какой еще корабль?
– Наш изобретатель только о нем и говорит. Все уши нам прожужжал, – пояснил бородач. – Он улыбался, его глаза блестели, и сейчас было видно, что в этом человеке скрывается недюжинное обаяние. Должно быть, потому его сообщники и пошли за ним с легкостью, хоть и понимали, что могут погибнуть. – Он уже представил властям бумаги по своему изобретению. Вы не представляете, но он мечтает трудиться на славу России. По его словам, за воздушными полетами большое будущее.
«И за строительством воздушных замков тоже», – помыслил про себя гость. Однако вслух этого не сказал.
– Только не успел закончить все необходимые расчеты, – продолжал бородач. – Конечно, после помилования сможет и в тюрьме завершить свой корабль, но меня беспокоит, обратят ли власти внимание на проект человека… выражаясь вашим отвратительным языком, замаранного. – Глаза его потемнели. – А ведь он очень, очень талантлив!
– Не беспокойтесь, – отозвался гость, лучезарно улыбаясь, – я сделаю все от меня зависящее. У вас есть еще какие-нибудь просьбы?
– Нет, – подумав, ответил бородач. – Все, что мне надо, я от вас узнал. И… спасибо вам за все, что вы для нас сделали. Без вас мы бы никогда не прикончили тирана!
Гость поднялся.
– Это еще не конец нашего сотрудничества, – снова улыбнулся он, пожимая руку бородачу. – Папиросы оставьте себе. Только спрячьте, чтобы комендант не заметил.
Когда он удалился, бородач вспомнил, что посетитель не оставил ему спички, а без них папиросы были совершенно бесполезны. Так как настаивать на возвращении гостя было бессмысленно, заключенный лег на свою узкую койку, прикрылся худосочным одеялом и впервые за несколько дней спокойно уснул.
Глава 34
Последнее слово
Третье апреля.
Проснувшись, Александр сразу же вспомнил, что это за день. Во рту у него сделалось горько, словно он имел к назначенной на сегодня казни непосредственное отношение. Морщась, молодой человек повернулся и посмотрел на часы.
