строгих, бледнолицых критиков: «Как Илья, хотя и Муромец, хоть и витязь Руси древния, мог сидеть неделю целую, не вставая, на одном месте; мог ни маковые росинки в рот не брать, дремы не чувствовать?» Вы слыхали, как монах святой, наслаждаясь дивным пением райской пестрой конопляночки, мог без пищи п без сна пробыть не неделю, но столетие. Разве прелести красавицы не имеют чародействия райской пестрой конопляночки? О друзья мои любезные! если б знали вы, что женщины могут делать с нами, бедными!.. Ах! спросите стариков седых; Ах! спросите самого меня… и, краснея, вам признаюся, что волшебный вид прелестницы, — не хочу теперь назвать ее! — был мне пищею небесною, олимпийскою амврозией; что я рад был целый век не спать, лишь бы видеть мог жестокую!.. Но боюся говорить об ней и к герою возвращаюся. «Что за чудо! — рыцарь думает. — Я слыхал о богатырском сне; иногда он продолжается три дня с часом, но не более; а красавица любезная…» Тут он видит муху черную на устах ее малиновых; забывает рассуждения и рукою богатырскою гонит злого насекомого; машет пальцем указательным (где сиял большой златой перстень с талисманом Велеславиным) — машет, тихо прикасается к алым розам белолицыя — и красавица любезная растворяет очи ясные! Кто опишет милый взор ее, кто улыбку пробуждения, ту любезность несказанную, с коей, встав, она приветствует незнакомого ей рыцаря? «Долго б спать мне непрерывным сном, юный рыцарь! (говорит она) если б ты не разбудил меня. Сои мой был очарованием злого, хитрого волшебника, Черномора-ненавистника. Вижу перстень на руке твоей, перстень добрыя волшебницы, Велеславы благодетельной: он своею тайной силою, прикоснувшись к моему лицу, уничтожил заклинание Черномора-ненавистника». Витязь сиял с себя пернатый шлем: чернобархатные волосы по плечам его рассыпались. Как заря алеет на небе, разливаясь в море розовом пред восходом солйца красного, так румянец на щеках его разливался в алом пламени. Как роса сияет на поле, серебренная светилом дня, так сердечная чувствительность в масле глаз его светилася. Стоя с видом милой скромности пред любезной незнакомкою, тихим и дрожащим голосом он красавице ответствует: «Дар волшебницы любезный мил и дорог моему сердцу; я ему обязан счастием видеть ясный свет очей твоих». Взором нежным, выразительным он сказал гораздо более. Тут красавица приметила, что одежда полотняная не темница для красот ее; что любезный рыцарь-юноша догадаться мог легохонько, где под нею что таилося… Так седой туман, волнуяся над долиною зеленою, не совсем скрывает холмики, посреди ее цветущие; глаз внимательного странника сквозь волнение туманное видит их вершинки круглые.
