Колонизатор Поппер не забыл меня. Он прислал листы марок, посылал и письма со своей маркой. Рядом с ней были наклеены аргентинские или чилийские марки в зависимости от того, чья почта переправляла письма по морю. Обыкновенно я находил в конверте клочок бумаги, не очень чистой, с нацарапанным приветом. Я понимал его. Где доставать безупречную почтовую бумагу основателю новых колоний? У него были иные заботы. А то, что он посылает только приветы? Да разве может найти такой завоеватель время для многословной переписки! Наконец, я должен был понять отвращение этого делового человека к сочинению пустых писем, когда вся его прежняя деятельность состояла лишь в том, что он сочинял предлоги, которые тронули бы сердце богатых единоверцев.
В своих ответах я не расспрашивал его о подробностях. В этом не было необходимости. Поппер рос. Он основывал одну колонию за другой. На конвертах его писем постепенно появлялись все новые и новые штемпеля: Colonia San Sebastian, Colonia el Parano и, наконец, вершина всего: Colonia Carmen Sylva! И у великих людей есть свои слабости. И суровые завоеватели имеют свое чувствительное место. Я представлял себе пионера Поп-пера в виде Наполеона или, на худой конец, Сесиля Родса Огненной Земли. Вот он сидит где-нибудь в хижине перед очагом — высокие сапоги, широкополая шляпа, за поясом пистолет — ив свете потрескивающих поленьев в тысячный раз читает стихи королевской поэтессы. Или едет по снегу на санях, которые тянет собачья упряжка, под ночным небом, озаренным блеском звезд Южного креста и спасается от тоски, читая вслух стихи обожаемой королевы. Этот могущественный человек, захваченный когда-то искусством королевы, имел лишь возможность мечтательно глядеть в угол, где стоял мой умывальник. Сейчас он мог полностью проявить свою силу и назвать именем румынской королевы но вые территории. Попперу не надо было мне ничего писать. По этому штемпелю я полностью представлял себе его новую жизнь.
Поппер вызывал во мне чувство гордости. Я превозносил его перед приятелями при каждом удобном случае. Приводил его в пример коллегам, недовольным своим низким жалованьем. Я объяснял это нехваткой прилежания. Правда, лишь слабенькая помощь, которую я ему оказал перед отъездом, давала мне право гордиться его подъемом, но Поп-пер не забывал этого. Он присылал мне все новые и новые конверты при каждом подходящем случае. Всегда на каждой марке был чистенько поставлен его красивый штемпель, так что можно было смело сказать, что это совершенная штемпельная каллиграфия. Взгляните-ка на конверт, который я выбрал для вас…
Всмотритесь и спокойно отдайте мне за него сто крон. Марка на нем особенно хороша. Colonia Popper читается, как чеканка на медали, так отчетливо напечатаны эти слова. Сейчас старенький Поппер, бедняжка, находится в пражской еврейской богадельне. Туда с заседаний банковских административных советов посылают для курева обсосанные окурки от сигар. А у него теперь уже только одна страсть: любит хорошо покурить. Не дорогие «гаванны», а дешевые «кубы» или «порторико». На это и уйдут ваши сто крон. Обращаться к нему за подробностями из его жизни бесполезно. Он неразговорчив. Понемногу теряет память. Ведь ему уже семьдесят. Вы не узнаете больше, чем от меня. Он рассказал мне все, когда вернулся с Огненной Земли и еще не остыл.
Он ввалился ко мне в девяносто пятом году. Куда девались высокие сапоги, распахнутая рубашка с платочком, выбритое лицо, сомбреро и пистолет за поясом?! Передо мной стоял обнищавший европеец в стоптанных башмаках с двухсантиметровым жнивьем на щеках.
Положив на пол маленький сверток, он уселся на свое старое место возле печки и произнес:
— Славу богу, я опять в Праге. (Он произнес это так, словно только что приехал из Бенешова, а не с Огненной Земли.) А теперь и десять Гринфельдов не отправят меня отсюда.
Не скоро пришел я в себя от изумления. Поппер находится не у антиподов, а у моей печки! И какой запущенной внешностью сменился блестящий вид завоевателя Поппера. Прошло немало времени, пока Поппер начал рассказывать. По крайней мере, пока я не сварил черный кофе и Поппер не выпил три чашки. Вот что я узнал от него.
Прежде всего: потерпели крах золотые прииски. Господин Поппер, правда, купил участок, но, не найдя в течение недели золота, продал его. Чистую рубашку, сомбреро и пистолет фотограф одалживал своим клиентам. И никакого торгового заведения, конечно, не было. Корзинка с кучкой товаров. С ней он ходил по лагерям золотоискателей. Он носил эту корзинку на ремне перед собой: гребни, помада для усов, свечи, шнурки, пояса, слабительное, динамитные патроны и еще нечто подобное.
И, конечно же, никаких Colonia Popper и Colonia Carmen Sylva и всех остальных. Но это требует более подробного пояснения.
Когда он так кочевал со своим товарцем по стране, покупатели часто просили его, чтобы он взял с собой к побережью их письма. Он мог передать их владельцу какого-нибудь судна, отправляющегося в Аргентину, где-нибудь в порту, скажем, в Рио-Гранде. Он мог доверить их кому-нибудь из охотников, и тот, когда он будет перебираться через острова, возьмет их с собой в Порвенир, где находится чилийская почта. Обыкновенно Поппер получал, кроме денег для оплаты почтового сбора, еще несколько сентаво за свои услуги. Иногда эта сумма составляла большую долю его коммерческих заработков. Вот это и явилось поводом для рождения у Поппера его совершенно оригинальной идеи. Он распродал свои запасы, но на вырученные деньги вместо новой партии гребней, помады и так далее заказал себе в Буэнос-Айресе что-то вроде марок для писем. Буэнос-Айрес находится далеко от Огненной Земли, удален примерно так же, как Прага от Нью-Йорка, но там был владельцем типографии наш чешский земляк Соукуп (там он пишет свою фамилию Soucoup), и ему-то Поппер сумел по-чешски объяснить, как он представляет себе свои марки.
То, что он потребовал от Соукупа, доказывало, что во время своих визитов ко мне он рассматривал мои коллекции более внимательно, чем я полагал, хотя казалось, что он смотрел на них лишь одним глазком. Ведь марка Поппера включает в себя все, что должно иметься у порядочной марки: знак, страну, цену. Вдобавок, Поппер проявил филателистский такт. Так как письмо с Огненной Земли доставляла дальше почта двух государств, он не забыл повторить на своих марках мотивы их почтовых марок — аргентинское письмецо и чилийскую белую звездочку. В людях таятся различные таланты, и кто знает, каким дипломатом мог бы еще стать Поппер, родись он заправским помещиком, а не еврейским шнорером. Кроме марок, он заказал себе также необходимее штемпеля, сначала Colonia Popper для личной рекламы, потом San Sebastian и так далее и, наконец, Colonia Carmen Sylva в честь благородной поэтессы. Вы еще дождетесь, что когда-нибудь историки, не знающие ничего о его любви, из-за его преданности королеве объявят его румыном, заберут его у нас и обездолят этим наш народ и Прагу…
Так продолжал Поппер свои странствия по селениям и лагерям золотоискателей, но теперь он уже не торговал, а в коробе перед собой носил свое почтовое учреждение. Слух о нем вскоре распространился по Огненной Земле. Каждый лагерь, где Поппер еще не появлялся, чуть ли не с обидой требовал его посещения. Поппер по-прежнему собирал письма, которые золотоискатели и поселенцы хотели отослать, и принимал, как и раньше, деньги на оплату почтовых расходов для Аргентины или Чили. Но новым было то, что за каждое письмо, которое ему вручали, Поппер требовал вдобавок десять сентаво, а за эти десять сентаво он сразу же, на глазах отправителя, наклеивал на письмо свою марочку и тщательно ставил на нее штемпель с названием колонии по требованию. Это было очень забавное нововведение, и оно приятно разнообразило жизнь золотоискателей, так что все придерживали свои письма, пока Поппер не придет за ними. Они охотно платили десять сентаво, забавляясь тем, как Поппер ставит штемпеля на марки, даже если они были лишь в километре пути до бара в Рио-Гранде. Здесь бармен принимал бесплатно письма от каждого, кто тратил у него несколько пезо. Бармен не наклеивал марки на письма и на штемпель не дышал, прежде чем тщательно притиснуть его к марке. Он просто бросал письма в грязный ящик стола, к другим, ожидающим отправления ближайшего судна. Между тем обхождение Поппера с каждым письмом было не только забавным — это было нечто похожее на священнодействие, он словно благословлял письмо перед дорогой, и отправитель начинал верить, что такое письмо правильно передаст все то, что он намеревался им передать. Кроме того, бармен был католиком, одним из многих, между тем как Поппер был единственным евреем на Огненной Земле, а это делало его особенно интересным для каждого.
Итак, вначале была великолепная шутка: Поппер почтмейстер Огненной Земли! От повторения шутка потускнела, осталось сострадание к несчастному еврею, движущемуся, как тень, среди оживленного населения золотых приисков. Позднее, примерно через год, — в новых краях год является столь длительным
