— Хотел сегодня, вот прямо сейчас, к тебе заехать, но времени свободного… ни минуты! — Голос в трубке вздохнул: — Один очень хороший человек попал в неприятную историю. Надо ему помочь…
— Скорая помощь — это по твоей, медицинской, части, — пошутил Стуков.
Профессор кашлянул, вроде бы замялся, раздумывая, как лучше начать изложение существа дела. Наконец заговорил:
— Понимаешь… Не хочу ручаться головой и давать легкомысленных заверений, однако самым серьезным и убедительным образом прошу тебя помочь. Насколько мне известно, ты в курсе дела врача Айрапетова. Так вот, смею сообщить, что являюсь руководителем его научной работы и довольно хорошо знаю Игоря Владимировича не только как талантливого врача, но и как весьма порядочного человека. Ради нашего с тобой многолетнего знакомства прошу поверить, что даю такую характеристику, не вступая в сделку со своей совестью.
— Вполне верю, Михаил Максимович. Айрапетов жалуется на несправедливые действия уголовного розыска?
— Напротив о вашей работе он самого высокого мнения.
— В чем же дело?
— Понимаешь, он подробно рассказал мне о неприятности, в которую попал по воле нелепого случая.
— Ты на сто процентов уверен, что это именно нелепая случайность?
— Пусть не на сто, но на девяносто девять!
— Иногда один процент бывает решающим.
— Согласен. Только в данном случае… Словом, Айрапетов не тот человек, чтобы сознательно связаться с преступниками. Помоги, пожалуйста, ему выпутаться из грязной истории. Надо спасти талантливого врача. Ведь вся следственная и судебная волокита может так сильно травмировать Игоря Владимировича, что он на какое-то время бросит научную работу. Заверяю, это будет непоправимый ущерб для медицины.
— Каким же образом, любезнейший Михаил Максимович, можно помочь Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по закону нести ответственность?
Профессор опять кашлянул, замялся:
— Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти рамки закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался в случившемся и помог доказать невиновность. Айрапетов прекрасно разбирается в медицине, но не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются… По причине незнания может запутаться в дебрях уголовно-процессуальных положений.
— Перед тем как передать материалы дознания следователю, каждый сотрудник уголовного розыска делает все возможное, чтобы двусмысленности в этих материалах не было. Я — не исключение.
— Значит, равнодушно-канцелярский подход к судьбе Айрапетова исключается?
— Безусловно. И не только к его судьбе…
— Спасибо, Степан Степанович. Постараюсь все-таки к тебе сегодня приехать и побеседовать об этом деле обстоятельно.
— Пожалуйста, Михаил Максимович. Всегда рад тебя видеть.
Стуков положил трубку. Нахмурившись, прикурил погасшую сигарету. Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той необъяснимой находчивости, с какой не в меру ловкие и пронырливые люди, попав в неприглядные переплеты, находят самые невероятные пути и знакомства, чтобы «повлиять» на сотрудника, ведущего дознание или следствие. Как раз это, считал Стуков, было и в сегодняшнем разговоре с профессором. Правда, Михаил Максимович, человек умный и порядочный, был, конечно, далек от мысли предлагать сделку с совестью, но его просьба — помочь Айрапетову разобраться «в дебрях уголовно-процессуальных положений» — больно задела Степана Степановича. Как будто без этого влиятельного звонка сотрудник уголовного розыска мог спустя рукава отнестись к судьбе Айрапетова.
Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за стол и достал папку с текущими делами. Однако сосредоточиться не успел. В кабинет вошла миловидная, модно одетая дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович — со слов Бирюкова — узнал Евгению Петровну Айрапетову. Предчувствуя неприятный разговор, сухо предложил ей сесть. Чтобы не выказать своего раздражения, достал новую сигарету. Евгения Петровна устало опустилась на стул, поставила к себе на колени черный внушительный портфель и, отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:
— У меня к вам чрезвычайно серьезное дело. Мой сын попал в нелепую историю, и я, как мать, прошу выручить его из беды. Уверяю, Игорек ни в чем не виноват. Его запутали махровые авантюристы. Он невероятно доверчив к людям, почти ребенок в понимании человеческих отношений…
— Простите, — осторожно перебил Степан Степанович, — сколько лет вашему ребенку?
— Игорьку? Тридцать… — Евгения Петровна словно поперхнулась и тут же заволновалась пуще прежнего: — Да разве в возрасте дело! Игорек рос среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, как ребенок. Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое горе свалилось. Не представляю, что делать?.. Что делать?..
— Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.
— Почему «мягко говоря»? — насторожилась Евгения Петровна.
— Потому что Игорь Владимирович не производит впечатления недоросля. Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.
— Боже! Какой он мужчина! — Айрапетова страдальчески поморщилась. — Игорек даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте…
Степан Степанович улыбнулся:
— Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?
— Вы несколько не так меня поняли. Для матери ребенок даже в солидном возрасте остается ребенком. Неужели вы с этим не согласны?
— Согласен, — Стуков наклонил голову, — с той лишь поправкой, что с достижением совершеннолетия «ребенок» уже начинает нести ответственность за свои поступки без участия матери.
Айрапетова растерянно уставилась на Степана Степановича, торопливо достала из портфеля носовой платок и вытерла внезапно появившиеся слезы. Затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:
— Если бы вы знали, какая сейчас творится буря в душе Игоря. У него уже нет сил бороться…
— Если он ни в чем не виноват, нет оснований ударяться в панику.
— Но покой Игоря надо беречь! Мой сын — талантливый врач!
— Талантливости у Игоря Владимировича, как врача, никто не отнимает.
— Разве это не главное? — Евгения Петровна нервно смяла в ладонях мокрый от слез платок. — Разве таких людей, как Игорь, можно садить на одну скамью с уголовниками?
— Закон одинаков для всех, и уголовный кодекс не подразделяет преступников на талантливых и бесталанных.
— Боже! Уголовный кодекс, преступник… Какие жуткие слова! Умоляю, помогите мне спасти сына. Я ни с чем не посчитаюсь… — заметив, как нахмурилось лицо Стукова, Евгения Петровна испуганно замахала руками: — Нет, нет!.. Я не предлагаю подарок, я хочу сказать, что оплачу сторицей весь ущерб, причиненный уголовниками, воспользовавшимися доверчивостью моего сына. Ведь, передавая дело в суд, вы можете написать, что Игорька запутали рецидивисты. Вы уже закончили расследование?
Степан Степанович с силой раздавил в пепельнице сигаретный окурок.
— Уголовный розыск, Евгения Петровна, занимается раскрытием преступлений. Мы первыми выходим на преступника, при необходимости задерживаем его. Последнее слово в расследовании скажет следователь.
— Вы опытный человек, посоветуйте ему, чтобы он сказал об Игорьке доброе.
Стуков вздохнул:
— Мой долг — соблюдать максимум объективности.
— Не хотите помочь?
