— Откройте шкаф.
— Хотите на мои платья поглазеть?
— В женских платьях я плохо разбираюсь. Хочу увидеть Сашку Бабенко.
— Это произвол!
— Сейчас приглашу понятых…
— Вы рехнулись?
— Нет, я в здравом уме и трезвой памяти, — Антон быстро прошел к телефону. Краем глаза присматривая за дверью шкафа, набрал номер Голубева:
— Слава, срочно с опергруппой — на Целинную! Не забудьте санкцию прокурора на обыск у Тузковой…
— Через десять минут жди! — выпалил Голубев.
Бирюков бросил телефонную трубку и, по-прежнему не выпуская из вида шкаф, громко сказал:
— Выходи, Бабенко, говорить будем!
Около минуты в квартире царило гробовое молчание. Затем дверные створки шкафа с треском, словно их ударили изнутри, распахнулись, и оттуда, из-за развешанных на плечиках женских платьев, неуклюже вылез похожий на цыгана здоровенный детина с финкой в руке. Явно бравируя перед Тузковой, он ощерился в улыбке:
— Амба, начальник, добровольно сдаюсь. Пока твои не подъехали, давай разойдемся мирно. Отваливаю тебе полторы тысячи. Больше нету, честное слово,
— Вот ты какой, Шуруп… — медленно проговорил Антон. — Легким испугом отделаться хочешь?
Бабенко, поигрывая финкой, набычился. Что произошло в следующую секунду, Тузкова, видимо, не поняла. Реакция Антона на стремительный бросок Шурупа была мгновенной — финка, сверкнув лезвием, звякнула в прихожей, а сам Шуруп, утробно ёкнув, будто перевернутый тяжелый мешок, глухо ткнулся макушкой в пол. Перемахнув через него, Бирюков подхватил финку и мигом вернулся в комнату.
Наступила немая сцена. Антон издали услышал приближающееся завывание милицейской сирены. По зашторенному окну мелькнул яркий свет автомобильных фар, и тут же у подъезда дома захлопали двери оперативной машины. На полу, приходя в сознание, шевельнулся Бабенко.
Майя Тузкова, зажав ладонями рот, стояла возле дивана словно заледеневшая. У ее ног непонимающе таращил пуговицы-глаза плюшевый медвежонок…
20. Конец «эксперимента»
Солнце заполняло просторный кабинет начальника райотдела поигрывая бликами на длинном лезвии остро заточенного финского ножа, лежащего поверх пухлой пачки денег. Разговор участников следственно- оперативной группы, среди которых отсутствовал лишь следователь Лимакин, начал было переходить на отвлеченную тему, но подполковник Гладышев вернул его в прежнее русло. Посмотрев на деньги, он повернулся к Бирюкову и спросил:
— Значит, Бабенко рассчитывал взять у Барабанова больше?
— Да, Николай Сергеевич, — ответил Антон. — Шуруп считал, что Барабанов будет иметь при себе не меньше пяти тысяч, а у того наличными оказалось всего полторы тысячи.
Борис Медников, обращаясь к прокурору, невесело сказал:
— Храните деньги в сберегательной кассе…
Подполковник опять спросил у Бирюкова:
— Если, как ты рассказывал, Бабенко подбил глаз Барабанову, то почему Барабанов так безоглядно подсел к нему на цыганскую телегу?
— По всей вероятности, Андрей действительно тогда не разглядел, кто его ударил у ресторана.
— Ну, а чего этот… Шуруп бушевал с ножом, когда Ивану Екашеву руку поранил?
— Сцену ревности Тузковой закатывал.
— За секретаршу вымышленного председателя райпо по телефону говорила Тузкова?
— Да. Но об истинном замысле Бабенко она не знала. Майя рассказала Шурупу «идею» Тропынина. Тот сразу за нее ухватился и стая уговаривать Тучкову «подшутить» над Барабановым. Доказывая свою преданность, Тузкова согласилась. Кстати, в Серебровке Бабенко не в первый раз появился. Сразу после отбытия наказания он несколько дней тайком жил у Екашева — привет от сына привозил, самогоном позабавлялся. Хотел узнать, где старик прячет деньги, но безрезультатно. Даже убив Репьева и Барабанова, Шуруп не терял надежды «колупнуть» старика.
Судмедэжсперт Медников покачал головой:
— Чем Репьев Шурупу насолил?
— Пасечник припугнул Бабенко, что выдаст его в случае грабежа с убийством, а такие угрозы, Боря, убийцы не прощают.
— Непонятно, зачем он екашевский обрез до самой Крутихи под полой тащил.
— Чтобы уничтожить свои отпечатки и не навести на след Екашева. Я уже говорил: насчет старика у Бабенко были дальние планы.
— Разве Шуруп не мог без стрельбы покончить с Репьевым?
— Репьев был не из тех, кого можно в открытую ножом прикончить, — сказал Антон. — Бабенко это знал и решил бить наверняка. Кстати, за обрез он заплатил Екашеву двадцать пять рублей — дешевле старик категорически отказался продать.
— А Екашев говорил, за пятерку…
— Что касается денег, Степан Осипович все значительно уменьшает.
— Вот двужильный скряга! Меня очень интересует… Ну, допустим, накопил бы Екашев миллион, и дальше что?..
— Ничего, так и жил бы нищим.
— Нет, ты скажи: ну куда бы он сунулся с такими деньгами в нашем непорочном обществе?
— Никуда, Боря, успокойся. Миллионерам у нас путь заказан. Наше общество предпочитает жить скромно-одинаково.
— Эх-х-х… — сокрушенно вздохнул Медников. — Лучше бы мы жили по-разному, но богато.
Бирюков улыбнулся:
— «Разговорчики!» — как сказал бы участковый Кротов.
— Это было бы смешно, если б не было так грустно, — флегматично проговорил судмедэксперт и снова спросил Антона: — Как же Левкин нож оказался у Шурупа?
— Репьев в момент нападения на него вырезал свежие соты с медом для Розы, и Шуруп после убийства пасечника прихватил этот нож, чтобы «подпустить следователям тумана».
Подполковник Гладышев протянул Медникову только что распечатанную пачку «Казбека»:
— Закури, Боря, а то вконец замучаешь Бирюкова вопросами.
— Спасибо, Николай Сергеевич, бросил.
— В который раз?..
— Я такие пустяки не считаю.
— Не можешь жить без трудностей?
— Древние философы говорили: «Жизнь есть борьба». До обеда с голодом борюсь, после обеда — со сном. А насчет курева советую всем: бросайте травиться никотином — станете здоровыми и находчивыми, как Бирюков, который не занимается дымным делом.
Через распахнутое окно кабинета с улицы донесся размеренный цокот лошадиных копыт по асфальту. Прокурор, подойдя к окну, сумрачно продекламировал:
— Цыгане шумною толпой покочевали в Серебровку.
— Чего они опять туда? — спросил подполковник.
— Заработанные деньги получать.
