смотрит на способного, но не в меру задиристого ученика:
— Это я утерял весной прошлого года.
— Вместе с водительским удостоверением? — почти машинально спросил Антон.
— Совершенно правильно, дорогой. По забывчивости оставил пиджак с документами в собственном саду, на даче в Шелковичихе. Утром хватился — ни пиджака, ни документов. Заявлял участковому милиции — бесполезно. Пришлось платить штраф и получать новые документы.
Нависшая было над головой Степнадзе туча, казалось, неопровержимых улик с каждым ответом Реваза Давидовича все больше и больше превращалась в безобидное парящее облачко. Встретясь со спокойным взглядом лукаво прищуренных карих глаз, Бирюков решил повернуть разговор по-другому:
— Реваз Давидович, у вас есть недоброжелатели?
Степнадзе развел руками:
— Не могу сообразить, кому перешел дорогу. — Лицо Реваза Давидовича нахмурилось. Недолго поколебавшись, он вдруг вытащил из бумажника сложенный телеграфный бланк и протянул Бирюкову. — Вот, дорогой, еще вам одна загадка…
Телеграмма срочной категории было отправлена из Новосибирска в Ростов-на-Дону и адресовалась дежурному железнодорожного вокзала «Для передачи проводнику вагона № 8 поезда № 112 Степнадзе».
— Это авантюра, — хладнокровно ответил тот. — Когда я прилетел к брату, Гиви был совершенно здоров. Он не звонил моей жене, и Нина не давала этой телеграммы.
— Кто мог ее дать?
— Не представляю.
Антон разложил на столе несколько фотографий, предназначенных для опознания.
— Реваз Давидович, охарактеризуйте вот этих людей.
Степнадзе уставился на фотоснимки с такой сосредоточенностью, как будто, играя в карты, держал банк. После долгих раздумий отодвинул в сторону фотографию Деменского:
— О Юре, кроме того, что уже сказал, ничего не могу добавить.
Бирюков придвинул фото Овчинникова:
— А об этом?
— Анатолий Николаевич каждый год мне помогает найти мастеров по ремонту квартиры. Понимаете, побелка, покраска и все такое. Общительный, неунывающий человек, но, по-моему, выпивает лишнего. Учился в школе с моим племянником… — Степнадзе указал пальцем в фотоснимок Зарванцева и улыбнулся: — Ну о родном племяннике разве я могу сказать что-то плохое?
— Надеюсь на вашу объективность.
— Понимаю, дорогой. — Реваз Давидович заметно погрустнел. — Алик — жертва безвольного характера. Природа наделила его талантом живописца, но совершенно не дала уверенности в своих силах и настойчивости. После училища он хорошо начинал, однако его затоптали другие, более пробивные и нахальные. В искусстве скромностью не удивишь, там отстаивать свои произведения надо. Алику это оказалось не по зубам, поэтому он занялся такой работой, которая гарантирует кусок хлеба. Пожалуй, все…
Антон придвинул снимок Сипенятина. Степнадзе недоуменно пожал плечами:
— Этого человека не знаю. — И сразу показал на Пряжкину. — А вот эта девушка работает в вокзальной парикмахерской. Я у нее много раз подстригался.
— Значит, Люсю Пряжкину знаете? — уточнил Бирюков.
— Бряжкину?.. Какую Бряжкину?.. — Реваз Давидович, словно умышленно, дважды исказил фамилию. — Парикмахера?.. Говорю, подстригался у нее много раз. Хорошо стрижет.
У Бирюкова имелось еще не меньше десятка вопросов к Ревазу Давидовичу, но все они пока были преждевременными. Собрав со стола фотографии, Антон, будто из чистого любопытства, спросил:
— Как в Ростове погода, Реваз Давидович?
— Жара ужасная.
— Долго там были?
— Полный день в аэропорту просидел, — не моргнув глазом, ответил Степнадзе и, видимо, для убедительности добавил: — Кое-как, понимаете, билет купил. Пришлось лететь с пересадкой в Челябинске.
— Понятно, — сухо сказал Антон.
Глава 21
Подколов подписанный Ревазом Давидовичем протокол в скоросшиватель, Бирюков нажал кнопку микрофона и попросил включить запись допроса на прослушивание. Едва только ему доложили, что лента к прослушиванию готова, в кабинет порывисто вошел Слава Голубев и прямо от порога нетерпеливо спросил:
— Ну как Степнадзе?
— Садись, слушай, — мрачно ответил Бирюков.
Запись получилась превосходной, со всеми оттенками интонаций. Изредка переглядываясь, Антон и Слава сосредоточенно прослушали ее до конца. Услышав ответ Реваза Давидовича о Ростове, Голубев проговорил:
— Надо же так сорваться на пустяке… Все отвечал убедительно, а под конец откровенная ложь. — Слава помолчал. — Заходил я в ОБХСС. Рассказал ребятам о похождениях Степнадзе в Адлере и Ростове. В один голос заявляют: «Дело откровенно пахнет спекуляцией книгами и взяточничеством».
— Возможно, ребята и правы, но смерть Холодовой, по-моему, ни со спекуляцией, ни со взяточничеством не связана, и Степнадзе о смерти Сани пока не знает.
— Почему так думаешь?
— Совершив убийство, даже самый матерый преступник начинает страшно беспокоиться за свою собственную жизнь. А Степнадзе после происшествия с Холодовой вел себя на юге так, будто ничего не случилось.
— Может, это он и считает своим козырем!
— Нет, Слава, что-то тут не то… — Антон передал Голубеву телеграмму, полученную Ревазом Давидовичем в Ростове, и постановление об изъятии корреспонденции. — Вот тебе срочное поручение. Надо отыскать подлинник этой телеграммы. Начни с Главного телеграфа. Попутно интересуйся всем, что поступает на «до востребования» Степнадзе.
— Надо к прокурору за санкцией идти?
— Обязательно. Я уже с ним договорился, санкция будет.
Резко зазвонил телефон. Бирюков узнал голос пухлощекого лейтенанта из ГАИ:
— Товарищ капитан, у нас жена Степнадзе, жалуется на мужа.
— Почему она в ГАИ жаловаться пришла?
— С «Волгой» не могут разобраться…
— Доставьте срочно ко мне.
Нина Степнадзе вошла в кабинет так независимо, как входят к своему начальнику избалованные вниманием хорошенькие секретарши. Однако, увидев Бирюкова, она потускнела и робко поздоровалась. Как и вчера, на ней был брючный костюм, а вместо замысловатой прически золотистые волосы скромно удерживались заколотыми по сторонам двумя простенькими гребенками.
Бирюков пригласил неожиданную посетительницу сесть и участливо спросил:
— Что случилось, Нина Владимировна?
Она растерянно хлопнула роскошно загнутыми кверху подклеенными ресницами.
