На душе у Кости были хаос и смятение: Лена ходит на танцы с Мухой!..
На балконе появился Виталий Захарович. Теперь они стояли рядом, отец и сын. Молчали.
— Значит, — тихо спросил Виталий Захарович, — эту девочку зовут Леной Макаровой?
— Какую девочку? — прошептал Костя, и жаркая кровь бросилась ему в лицо.
— Которая тебе нравится…
Костя не ответил.
Виталий Захарович обнял сына за плечи и ощутил дрожь, которая била тело сына. Любовь к нему, желание немедленно помочь, своей силой и тяжким жизненным опытом оградить от ошибок и ударов судьбы — все это комом подкатило к горлу.
Они еще долго стояли молча, и двор неразгаданной страной простирался под ними.
Глава четвертая
Странно: Костя в этот вечер, как только его голова коснулась подушки, мгновенно провалился в сон.
Костю с трудом поднял звонок будильника. Несколько мгновений мальчик лежал без всяких мыслей, и вдруг все, что произошло вчера, разом навалилось черной сокрушительной громадой. И не захотелось жить. Умереть, вот сейчас же, немедленно умереть.
Но все продолжалось по заведенному порядку: завтрак (родители старались отвлечь его пустячными, веселыми разговорами), сборы в школу. Синяк под левым глазом мама замазала каким-то кремом и припудрила, но все равно было заметно, и багровая ссадина красовалась на лбу.
Костя вышел из своего подъезда все в том же угнетенном состоянии духа: жить не хотелось. Но он увидел старую липу, и она как бы сказала ему: в этой жизни, которую ты собираешься покинуть, есть Лена.
«Что делать? — мучительно думал Костя. — Что?»
Старая липа уже шумела над ним своей могучей кроной, и шелест листьев смешивался с радостным утренним щебетом воробьиной стаи, которая, очевидно, липу считала своим клубом для встреч.
— Англичанин! — послышался сзади голос.
Костя вздрогнул, мгновенно все напряглось в нем, вспотели ладони. Он шел дальше, к воротам, не оглядываясь.
— Скрипач! Да постой ты! Дело есть. Костя остановился.
К нему спешил Дуля. Костя впервые при дневном свете рассмотрел его: толстый увалень с довольно добродушным лицом, которому широкий нос в веснушках придавал лукавое выражение. Глаза у Дули были карие, хитрые и, пожалуй, злые. Он со свистом сплевывал сквозь желтые редкие зубы.
— Привет! — Дуля подбежал к Косте, тяжело дыша.
Костя промолчал.
— Здорово мы тебя вчера отделали, — с удовольствием сказал Дуля, оглядев Костю.
Костя не ответил.
— А ты сразу к Дон Кихоту, — пренебрежительно сказал Дуля.
— К кому? — удивился Костя.
— Ну, к участковому нашему, к Воробьеву, Это его так Муха зовет: Дон Кихот какой-то.
— Его мать вызвала, — сказал Костя. — Не я.
— Хватит заливать-то, — сказал Дуля. — Мать… Ладно. Я все твои дела — в гробу и в белых тапочках. Понял? Вот. Тебе велено передать. — И Дуля протянул Косте записку.
— Мне? — с недоумением спросил Костя.
— Тебе. И делаю это тайно от своих корешей. Исключительно из уважения… сам знаешь, к кому. — Дуля зашагал прочь независимой, слегка расхлябанной походкой.
Костя развернул записку. В ней было написано крупными детскими буквами: «Милый мальчик Костя! Приходи сегодня в одиннадцать вечера под старую липу. Буду тебя страстно ждать. Лена М.».
Она — сама! — назначает ему свидание! И если вечером его опять изобьют, он все равно пойдет к ней.
…Без десяти одиннадцать вечера Костя вошел на кухню, где родители занимались какими-то хозяйственными делами. Он был в отглаженных брюках, в свежей рубашке, аккуратно причесанный.
— Я пойду прогуляюсь перед сном, — сказал он.
— Так поздно? — подняла брови Лариса Петровна. — Ни в коем…
— Иди, иди, — перебил жену Виталий Захарович. — Погода хорошая.
— Но ведь компания Мухина! — начала было Лариса Петровна.
— Все будет в норме. — Костя направился в переднюю. — Дон Кихоту надо верить.
— Какому еще Дон Кихоту? — раздраженно спросила Лариса Петровна.
Ответа не последовало — хлопнула входная дверь.
…Костя подошел к старой липе. Здесь никого не было. Однако возле ствола стояли два пустых ящика из-под фруктов. Костя напряженно осмотрелся по сторонам. Никого. Сел на один из ящиков. Сердце глухо, часто стучало. Непонятный, внезапно пришедший стыд смешался с жутким предчувствием; «Обманула… Не придет. Написала записку, чтобы надо мной посмеяться».
И в этот момент из темноты возникла Лена Макарова. Она была в джинсах и вельветовой куртке.
— А вот и я! — сказала Лена и села рядом с Костей на второй ящик.
— Добрый вечер, — еле проговорил Костя, чувствуя, что неудержимо краснеет.
— Ты всегда такой точный? — сказала Лена.
— Всегда, — ответил Костя. И оба неловко замолчали.
— Я не хотела… — Лена вдруг нагнулась к уху Кости и прошептала: — Я не думала, что из-за меня может так получиться…
— Я жалею только об одном, — сказал Костя.
— О чем? — спросила Лена, оглянувшись в темноту двора.
— О том, что не умею драться! — сказал мальчик.
— А ты научись! — развеселилась Лена.
— И научусь, — сказал Костя. Снова они замолчали.
— Ты где учишься? — опять заговорила Лена.
— В английской спецшколе. А ты?
— В ПТУ тридцать два… За углом, через два квартала. Знаешь?
Костя кивнул.
— У вас в школе все на английском языке? — спросила Лена.
— Нет. Но английский со второго класса.
— И ты можешь свободно говорить по-английски?
Костя усмехнулся.
— Конечно, могу.
— Скажи мне что-нибудь по-английски, — попросила девочка.
— You are the best girl in the world, — сказал Костя по-английски очень тихо.
— Переведи!
— Переводить не обязательно, — ответил Костя. — Лена, а кем ты будешь?
— Я? Поваром-кондитером. Мне полгода осталось. Что, плохая профессия?
— Нормальная профессия.
— Перспективная в смысле мани. — Лена потерла пальцами, как бы считая деньги.
И опять наступило молчание.
— А скрипка? — спросила Лена. — Ты что, на ней играешь?
— Да, — сказал Костя. — Но это так, для своего удовольствия.
— А я для своего удовольствия больше всего люблю танцевать. Весь бы день танцевала! Я в клуб
