Тот обернулся, бросил короткий, боязливый взгляд на новенькую и сказал:
— Так себе. Тонкая очень...
— Сам ты урод! — возмутился Колюня.
— А чего в ней? Одни глаза...
— А шея, идиот? А волосы?
— Как хочешь, она не в моем вкусе...
— Вот и видно, что ты с сенокоса вернулся!
— А при чем тут это?
— При том, что ни черта в женщинах не понимаешь!
— Ты у нас большой знаток...
— Представь!— не хотел кончать спора Колюня.— Посмотри на нашу Светку,— кивнул он на проходившую невдалеке от них одноклассницу Зарецкую.— Идет гордая, неприступная. А на уме что? Одна любовь!
— Глупости говоришь,— защитил одноклассницу Валерий.— Она совсем не такая...
— Ты чего?! Юмора не понимаешь?
— А,— махнул рукой Валерий,— тебя не поймешь, когда ты серьезно, когда просто болтаешь.
— Чего ты разорался?! — оскорбился Колюня, хотя, если быть справедливым, из них двоих орал один он.— Плевал я хоть на ту, хоть на эту. Они меня не интересуют...
— Плевал?! — Валерий понизил голос и посмотрел по сторонам.— Думаешь, я не знаю, кто в прошлом году в класс принес фотографию голой женщины? Скажи спасибо, что я на совете промолчал.
— Валера,— шаркнул ногой Колюня,— ты спас мою честь.
— Считай, что мы квиты,— еле стерпел Валерий издевку.— Помнишь, попались у «Метрополя», а ты все взял на себя?
Колюня помнил. Это было в шестом классе, Около этой гостиницы они выменивали у иностранных туристов советские почтовые марки на фломастеры. Когда их обоих привели в дружину, Колюня сразу вывел Коробкина из игры, сказав, что тот просто стоял рядом.
— А знаешь, почему я тогда все взял на себя? — Рублев злобно усмехнулся.— Чтобы ты рта не открывал. Как честный маменькин сынок, мог все испортить. А я, если помнишь, насвистел им про то, про се, капнул слезкой на протокол, и нас отпустили...
— Знаешь что?! — Коробкин вдруг всей своей покрупневшей за лето фигурой угрожающе надвинулся ка Колюню.— Еще раз назовешь меня маменькиным сынком — я тебе морду набью...
...В это же самое время в кабинете директора школы происходило объяснение. Выражаясь языком дипломатических протоколов, в нем принимали участие директор Всеволод Николаевич, оба завуча и предместкома Ольга Михайловна, она же ботаника и зоология, с одной стороны, и Наталья Георгиевна, литература и русский язык,— с другой.
— Поймите, это невозможно: оставить класс на целый год без руководства! — с расширенными глазами внушала Ольга Михайловна — женщина, несмотря на чрезвычайную полноту, очень энергичная и настойчивая.— Придется вам, Наталья Георгиевна, расстаться с вольной казацкой жизнью и взять этот класс...
— Не могу,— подчеркнуто любезно ответила ей учительница.— У меня ребенок…
— У Людмилы Сергеевны тоже ребенок,— строго напомнила ей одна из завучей,— Но она руководит, да еще каким классом! И в школе с ними работает и в походы ходит. Чего вам рассказывать? Сами знаете...
— Людмиле Сергеевне легче: у нее есть муж,— еще любезнее ответила Наталья Георгиевна, человек, сразу видно, сложного характера.— Кроме того, позвольте вас спросить, почему вопрос об этом вы ставите сегодня, первого сентября, а не весной когда у меня была возможность поискать работу в другой школе?
— Интересная вы женщина! — изумилась завуч.— Кто же знал, что Агнесса Петровна уйдет в декрет?
— Скажите лучше,— догадалась Ольга Михайловна,— что не хотите руководить!
— Если вам это доставит удовольствие — да,— не замедлила с ответом Наталья Георгиевна.
Всеволод Николаевич сидел за своим столом и в перепалку женщин не вступал. Он заранее знал, чем все кончится, но не мешал сторонам высказать свои точки зрения и излить чувства.
— В чем-то я понимаю Наталью Георгиевну,— взял наконец слово директор.— Она хороший специалист, любит свой предмет и хочет сосредоточить на нем все свое внимание...— Директор скользнул взглядом по лицам заместительниц, чтобы угадать их настроение.— Предлагаю такое решение: этим классом руководить буду я...
На только что белых, отвердевших от волнения щеках Натальи Георгиевны выступил румянец благодарности.
— Но совсем, Наталья Георгиевна,— продолжал он говорить, поглаживая себя по седенькой головке,— отстраняться от воспитательной работы мы вам не позволим. Придется в этом году заняться подготовкой и проведением смотра художественной самодеятельности учащихся. Как вы на это смотрите?
Некоторое время учительница сраженно молчала.
— Я согласна,— не поднимая глаз наконец ответила она.— Но давайте назовем это как-нибудь иначе. Смотр в прошлом году, в позапрошлом… это уже всем навязло, Фестиваль искусств — годится?
— Господи! — радостно колыхнулась Ольга Михайловна, Смотры были закреплены обычно за ней,— Не все ли равно, как это называть?
— Считаю вопрос решенным,— поглядел на часы Всеволод Николаевич и встал.
До начала линейки оставалась одна минута.
...Рублев и Коробкин несколько увлеклись выяснением отношений. В решительный момент к ним подбежала легкая, как девчонка, их классная руководительница.
— Эй, друзья?— заглянула она тому и другому в глаза.— Вы это что?
— По одному вопросу разошлись, Людмила Сергеевна,— с мрачной ухмылкой доложил ей Рублев.
— По какому? — встрепенулась она.
— По женскому.
— Рублев...— неодобрительно покачала она головой.— Я думала, за лето ты станешь серьезнее... А это что такое?! — вытащила она из его кармана и показала дорожные шахматы.
— Сейчас...— Рублев близоруко склонился и с надеждой спросил:— Шахматы?
— Трепло несчастное,— не сдержала улыбки учительница. Вернула шахматы и предупредила: — Если я услышу, что вы играете на уроках, я вас мигом рассажу!..
Заметив, что Всеволод Николаевич уже стоит у микрофона и ждет полной тишины, она впихнула поссорившихся дружков в шеренгу и побежала к толпе учительниц, которые выстроились за директором.
— Дорогие ребята! — с чувством начал Всеволод Николаевич.— Сегодня чудесный день!..
Вся линейка отозвалась взрывом развеселого хохота: за окном от дождя и хмари было темно, как в сумерках.
— Я знал, что вы именно так отреагируете,— хитро глянул на ряды школьников директор.— Но день- то действительно чудесный! Первый день нового учебного года. Мы начинаем борьбу за прочные знания, за крепкую дисциплину...
До конца линейки на Колюниных устах играла недоуменная улыбочка. Ну и психом заделался Коробок! Совсем перестал понимать шутку. И это после каникул и здорового физического труда на сенокосе! А что будет потом? Ой-ой... В то же время Колюня сам не вполне понимал, из-за чего он прицепился к Валерию. Может, попадись ему под руку кто-нибудь другой — он бы на другом отыгрался? Что-то с настроением происходит. На днях ехал в автобусе, опустил пятак в кассу, а билета не получил. Так это его взбесило, что стал кулаком бить по автомату, словно тот личным врагом был. Бил, пока какой-то здоровенный дядя не схватил за ворот -и на следующей остановке не вытолкал на тротуар.
