На батарею мы вернулись возбужденные. Солнце уже скрылось за горизонтом, а васильки в пшенице все еще резко выделялись своими темно-синими глазами, до боли напоминая о мирном времени.
Отдаю приказание командирам огневых взводов: в 20.45 открыть огонь по немецкому переднему краю. Снаряды не оставлять. Затем сняться с боевых позиций.
В указанное время батарея открыла огонь. Отстрелявшись, бесшумно снялись, а место в пшеничном поле занял стрелковый батальон из эшелона, только что прибывшего на станцию Тернополь.
У моста через реку нашу колонну остановили саперы-подрывники. От них я узнал, что мы последние из полка переправляемся на тот берег — все батареи прошли давно — и они торопятся, так как в любое время возможна бомбежка моста. Сержант-сапер говорил тихо, но уверенно и спокойно. Никогда мне не забыть волевой и твердой уверенности того сержанта.
…Тяжелая дрема сморила моих бойцов перед самым рассветом. В это время мы находились метрах в пятидесяти от дороги, по которой продолжал двигаться поток людей. Спаренная зенитная пулеметная установка открыла огонь по фашистским самолетам и невольно привлекла на себя основной удар — все пушки и машины к тому моменту уже были рассредоточены в ближайшей роще.
Такой жестокой бомбежки наша батарея еще не испытывала. Я видел, как отвесно пикировали «юнкерсы», как сыпались с неба черными точками сотни бомб. Открыть огонь из орудий мы даже не успели.
После налета в батарее мы не досчитались двух красноармейцев — водителя машины и стрелка крупнокалиберного пулемета. Похоронили бойцов здесь же, на опушке рощи.
…Я иду среди ровных рядов деревьев в родном мне поселке Кочеток, куда приехал учиться в лесной техникум. Где-то впереди идут мои друзья-товарищи, тоже приехавшие из Печенеги. Все мы взялись за руки и, смеясь, перетягиваем друг друга, а девчата с нашего курса звонко поют песню про Галю, слов которой я никак не разберу: песня превращается в монотонный звук бомбардировщиков.
Печенега, Печенега, как ты теперь далеко! Село возле Харькова, в котором родился, рос, учился, познавал первые радости. Там остались мои старые родители, родная хата с учебниками, горкой сложенными на чердаке, скворечником на старой вербе, из которого уже вылетели молодые скворцы. Люди тоже, как птицы, улетают в другие края. Вот и мне пришлось улететь сначала в Кочеток, где учился мудрости лесоразведения да чудесам переработки древесины, а потом в солнечную Молдавию, в Котовский лесхоз.
Не усидел я в том лесу — и по комсомольской путевке оказался в Забайкалье, на лесных просторах Сибири, потом снова Украина — до призыва в ряды Красной Армии. А год назад — в 1940-м — я уже окончил Севастопольское зенитно-артиллерийское училище и прибыл на границу — на должность командира батареи…
Теперь уже далекие мирные дни навсегда ушли в прошлое. Спят на лесной поляне мои бойцы и, может, тоже досматривают мирные сны, а я уже отдаю команды на готовность батареи к маршу.
Дальнейший наш путь лежал по дороге на северо-восток — к Бердичеву. За ночь нам предстояло преодолеть большое расстояние, и уже в темноте мы догнали одну из батарей полка. Это была батарея лейтенанта Роянова, от политрука которой я узнал, что Житомир, возможно, взят немцами.
На окраине Бердичева нас захватила необычная суматоха среди местных жителей. Немецкие самолеты только что сбросили свой смертоносный груз на центральную часть города, и много погибло людей. Немало было раненых красноармейцев, командиров. Тяжело ранило командира второго дивизиона нашего полка; его дивизион перед бомбежкой только что втянулся в улицы города. Пока мы помогали грузить раненых красноармейцев, чтобы вывезти их с собой, в районе железнодорожной станции началась новая бомбежка. Она вызвала еще большую неразбериху на дороге, забитой повозками и машинами эвакуирующегося города. А нам надо спешить.
Огромная воронка от фугасной бомбы, сброшенной немцами, разворотила всю проезжую часть и обочину дороги. Часть автомашин, застрявших здесь, мешает проезду. Все спешат, волнуются. Кругом слышны крики повозочных, переругивание водителей. В темноте совсем не видно их лиц, а голоса слышны очень далеко.
С помощью трактора, идущего в нашей колонне, удалось растащить разбитые автомашины и забрать при этом несколько бочек бензина. Край воронки засыпали — и путь свободен. Так что к полуночи в полном составе мы прибыли в Житомир. Здесь, на большом плакате, прикрепленном к стене дома, я впервые прочитал призыв: «Родина-мать зовет!» Седая женщина, нарисованная художником, держала в правой руке текст военной присяги, а левой показывала на частокол штыков позади себя. Внизу плаката те же слова были написаны на украинском языке. Волнующий плакат военных лет…
По набережной реки Тетерев проехав в северную часть города, мы оказались на довольно широком шоссе с асфальтовым покрытием. Каких-либо указателей в предрассветной темноте не было видно. Я спросил путь на Коростень, и проходящая женщина подтвердила, что едем правильно. Впереди нас несколько танков. Они вскоре поворачивают направо, а мы продолжаем движение прямо по дороге, уходящей куда-то на север. «Но почему не встречаем войск на дороге?» — начинаю тревожиться. Показалось несколько повозок, двигающихся обратно, в Житомир, — и никого больше на дороге нет, мы одни. Приказываю остановиться колонне. Советуюсь со своим политруком. А впереди слышны выстрелы пушек, редкие автоматные очереди. Совсем рядом разорвался снаряд. Но вот навстречу нам автомашина с группой бойцов. Из кабины прямо на ходу выскочил сержант с винтовкой, крикнул:
— Кто такие?
— Первая батарея…
Не дослушав меня, сержант торопливо проговорил:
— А мы из взвода управления дивизиона Качалина. Везем нашего командира взвода.
От бойцов, везущих своего командира, узнаю, что впереди колонна немецких танков и мотоциклистов. Командую:
— Батарея, к бою!
И вот вдоль дороги, на открытом поле, наши машины с пушками занимают огневые позиции. Немецкие снаряды рвутся где-то за нами. В темноте отчетливо различимы огненные вспышки разрывов.
Высылаю разведку. Через полчаса сержант Хрипко докладывает:
— Товарищ лейтенант, впереди нас много немецких танков и бронетранспортеров — целая колонна! Все стоят на дороге, а часть их повернула вправо, к поселку. Огни и взрывы на дороге — это горят несколько наших машин с боеприпасами.
Доклад разведчика немного успокоил меня. Оказывается, в темноте мы повернули на дорогу, идущую на Новоград-Волынский, а не на Коростень. Но долго размышлять в такой обстановке — значит потерять драгоценное время, и я командую:
— Приготовиться к открытию огня!
Получив сообщение о готовности расчетов, отдаю последние распоряжения командирам огневых взводов:
— Всем боевым расчетам по моему сигналу — выстрел из пистолета — открыть беглый огонь по немецким захватчикам! — И, уточнив данные для стрельбы, приказываю: — Каждое орудие делает по пять выстрелов и покидает огневую позицию. Движение обратно по дороге на максимально возможной скорости. Сбор всех огневых взводов за Житомиром. В Коростень прибыть к шести утра. Сейчас — без четверти два.
Воцарилась тишина. Немцы тоже прекратили стрельбу. Поднявшись на бугорок у дороги, вытаскиваю из кобуры пистолет и смотрю на часы. Стрелка будто застыла на месте — слышу только удары своего сердца. И вот грянул выстрел, другой, третий…
Рядом со мной стоит Мамай и громко кричит:
— Товарищ лейтенант! Видите впереди взрывы?..
Ничего не вижу и ничего не слышу от залповой стрельбы. Такое я уже испытывал на полигоне, но там была другая задача — поразить мишень, а сейчас-то — настоящего врага!
Через несколько минут фашисты, уцелевшие от артналета, открыли ответный огонь. Вреда нам они не причинили: наша колонна уже въезжала в предместье Житомира.
