Невдалеке стали рваться крупнокалиберные снаряды противника. Полуэктов продолжал торопливо говорить в трубку, а потом вдруг замолчал, хотя чувствовалось, что связь работает. «Может, ранен?» — мелькнуло в сознании. В сторону НП я срочно отправил связиста, который быстро вернулся и доложил, что капитан Полуэктов убит…
* * *
С рассветом фашисты предприняли контратаку. Лейтенант Бочаров сообщил мне об этом по телефону. Он просил огонька на западный склон высоты 110,1 — и второй взвод тотчас же открыл огонь.
У подножия высоты завязался жестокий бой. На отдельных участках он переходил в рукопашные схватки. Особенно тяжело пришлось нашим противотанкистам во главе с лейтенантом Бочаровым. Связь с ним постоянно прерывалась, но расторопный Иван Мамай дважды переправлялся через реку и связь восстанавливал. К вечеру он дополз до моего КП, и в изнеможении доложил:
— Снарядов мало. Бочаров просил поднести ночью…
Об этом же мне звонил старший сержант Ефимов. Он доложил, что его расчет сражается хорошо, потом связь с Ефимовым прекратилась.
Днем на занятый полком плацдарм налетело около двадцати немецких бомбардировщиков. Несколько самолетов направились в сторону нашего берега. По ним сразу же открыли огонь орудия батареи, а спаренная пулеметная установка, замаскированная около дороги, пока молчала.
Фашистские самолеты набрали высоту, готовясь к атаке. Вот их ведущий резко развернулся в сторону леса, но вдруг задымил и, в одно мгновение вспыхнув ярким пламенем, упал на землю совсем недалеко от наших позиций. Все остальные побросали бомбы второпях на пустую лесную поляну, спешно перестроились и улетели на запад. Я решил непременно переменить позицию стрелявших орудий. Но в это время слева от нас по всему фронту сплошным громовым раскатом затряслась земля. Огненные хвосты вздыбились в небо. Такое зрелище для всех оказалось неожиданным — из окопов и блиндажей высыпали красноармейцы. Никто из нас не мог и предположить, что такие мощные орудия, стреляющие сейчас по занятому немцами городу, спрятаны где-то здесь, в мелком кустарнике, на нашем берегу. Разрывы этих снарядов потрясали землю. А там, куда падали снаряды, стоял сплошной огонь. Немцы прекратили атаки — не было слышно ни одного выстрела.
Когда фантастические залпы утихли, ветер принес запах гари и едкого дыма. Вскоре загудел телефонный аппарат.
— Барышполец, здравствуй! Как у вас дела? — Это голос командира нашего полка Герасимова. — Доложите коротко состояние батареи, людей и техники.
Едва сдерживая себя от волнения, я принялся рассказывать:
— Батарея наша придана стрелковому полку, удерживающему рубеж реки Вопь. Сегодня ночью перешли в наступление. Переправили два орудия во главе с Бочаровым на правый берег. Весь день они отбивают контратаки немцев, пытающихся вернуть свои позиции. Подбили мы одну фашистскую самоходку и сбили один самолет. Я нахожусь в квадрате Н на левом берегу. Раненых у нас двое, убитых нет. Техника в порядке. Мало, очень мало снарядов! Бронебойные бережем…
— Передайте личному составу мою благодарность за хорошие боевые дела. Завтра к вам прибудет капитан Каминский и передаст мой приказ.
На этом связь прервалась, и я вылез из узкой земляной щели, где стоял телефон. Только что с КП стрелкового полка вернулся Кузнецов. Он доложил, что все командование стрелкового полка вышло из строя. Полк возглавил капитан Осипов, бывший командир батальона. В последних боях комбат получил легкое ранение, но в госпиталь не захотел идти. Комиссар полка тоже ранен и контужен. Вот уже несколько дней он мотается по подразделениям полка и никак не хочет покинуть свой боевой пост.
Кузнецов сказал, что немцы отступили, а части 38-й стрелковой дивизии уже заняли окраину города Ярцево. Это обрадовало меня. Я решил переправиться через Вопь, чтобы посмотреть, как дела у лейтенанта Бочарова.
Ночь наступила быстро, и, к нашему счастью, дымка окутала всю пойму реки. Когда снаряды погрузили на самодельный плот, вместе с орудийным мастером батареи сержантом Яковлевым и двумя красноармейцами с термосами за плечами на этом же плоту я переправился на противоположный берег.
Преодолев крутой подъем, вскоре очутился в землянке Бочарова. Его на месте не было — ушел к другому орудию, и я, ожидая его прихода, обратил внимание, что устроились бойцы со знанием дела: отлично окопались, есть траншея, ведущая к стрелкам, есть укрытие для личного состава и окоп для боеприпасов. Сделано все добротно, по-хозяйски. Словом, в поведении бойцов чувствовались уверенность и спокойствие.
Появился Бочаров. Он немного зарос, глаза воспалены. По-уставному доложил, что утром, отражая контратаку немцев, они подбили еще одну самоходку противника и уничтожили много фашистов. Теперь противник замолк. Надолго ли?..
Только перед утром я вернулся в свою землянку. Хотел было прилечь отдохнуть, но тут же раздался звонок. Звонил капитан Осипов и просил огня в квадрат, где, по данным ночной разведки, немцы готовились к наступлению. Там же находится шестиствольный миномет, который не давал нам покоя всю прошлую ночь.
— Вот гады, — добавил Осипов, — мало им показалось огня наших реактивщиков! Вчера все убежали, захваченный плацдарм оставили, не успели даже заминировать берег реки.
— Товарищ капитан, а что это за реактивщики? — спрашиваю осторожно, понизив голос.
В ответ слышу:
— Артиллерист из вас не получится, если такие вопросы будете задавать по телефону…
Я помолчал, потом ответил, что данные для стрельбы у меня готовы и жду сигнала.
Минут через десять оглушительная артиллерийская дуэль раскатом пронеслась по всему берегу. А с первыми солнечными лучами в небе показались гитлеровские самолеты. Началась интенсивная бомбежка наших позиций на обоих берегах реки.
Вскоре Бочаров сообщил, что у него одно орудие вышло из строя, есть раненые, контуженые, но после перевязки отправить их на наш берег он не может, потому что обстрел усилился и надо ждать, что немцы вот-вот полезут.
Я видел позицию Бочарова в бинокль и сказал, чтобы он был готов встретить немецкие танки прямой наводкой.
Через полчаса действительно появились два тяжелых танка, за ними перебежками продвигались автоматчики. Наше орудие молчало. Огонь открыли с близкого расстояния, и один танк немцев сразу же остановился. Потом башня его развернулась в противоположную сторону, и в это время появился огонь с правого борта — немцы начали выпрыгивать из танка.
Пехота противника залегла. Второй танк гитлеровцев продолжал еще надвигаться, и я заметил, как два разрыва взметнулись возле пушки Бочарова. Потом танк остановился, попятился назад, прикрывая своих автоматчиков. А пушка Бочарова почему-то молчала.
Кричу в телефон — связи нет. Посылаю на линию связиста и через несколько минут от приползшего с того берега красноармейца узнаю, что лейтенант Бочаров ранен и его уже несут сюда.
Ночью поступило распоряжение поддержать атаку соседей справа. С утра 25 июля планировалось наступление в направлении на город Духовщину и далее — на Демидов, для того чтобы помочь нашим войскам у Смоленска и севернее его выйти из окружения.
«Кто же будет наступать? — подумал я. — Ведь в ротах осталось очень мало людей». Но оказалось, что прибыло пополнение — московские ополченцы. Это были еще не обстрелянные бойцы, но все горели желанием драться с врагом.
Ночью никто не отдыхал. Немцы, почувствовав неладное, стали проявлять активность — усилили артиллерийский обстрел нашего переднего края и левого берега. В разгар обстрела в расположении батареи появился человек в комбинезоне и генеральской, фуражке. Несмотря на интенсивный артиллерийский огонь, он не спеша подошел к позиции, поздоровался с бойцами и в сопровождении командира полка Герасимова направился на другую позицию. В это время я подбежал к нему для доклада.
— Генерал Камера, — сказал прибывший, потом посмотрел на меня изучающе и добавил: — Вы правильно определили танкоопасное направление, тактически верно подготовили огневые позиции, но не
