Братская ГЭС

бедный ситцевый наряд
и глаза, в которых свечи
декабристские горят.

И с отцовской тайной болью
он подумал: будет срок,
и неловко бросит бомбу
та, что бросила цветок.

И, тревожен и задумчив,
видел он в тот самый день
тени Фигнер и Засулич
и халтуринскую тень.

Он предвидел перед строем,
глядя в сумрачную высь:
бомба мир не перестроит,
только мысль - и только мысль!

Встанет кто-то, яснолобый, -
он уже невдалеке! -
с мыслью - самой страшной бомбой
в гневно поднятой руке!

ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ

Ярмарка!
         В Симбирске ярмарка!
Почище Гамбурга!
                 Держи карман!
Шарманки шамкают,
                  а шали шаркают,
и глотки гаркают:
                   «К нам,
                            к нам!»
В руках приказчиков
                    под сказки-присказки
воздушны соболи,
                 парча тяжка,
а глаз у пристава
                  косится пристально
и на «селедочке»[1] -
                    перчаточка.
Но та перчаточка
                 в момент с улыбочкой
взлетает рыбочкой
                  под козырек,
когда в пролеточке
                   с какой-то цыпочкой,
икая,
      катит
            икорный бог.
И богу нравится,
               как расступаются
платки,
        треухи
               и картузы,
и, намалеваны
              икрою паюсной,
под носом дамочки
                  блестят усы.
А зазывалы
           рокочут басом.
Торгуют юфтью,
              шевром,
                      атласом,
прокисшим квасом,
                  пречистым Спасом,
протухшим мясом
                и Салиасом[2].

И, продав свою картошку
да хвативши первача,
баба ходит под гармошку,
еле ноги волоча

И поет она,
            предерзостная,
все захмелевбя,
шаль за кончики придерживая,
будто молодая:

«Я была у Оки,
ела я-бо-ло-ки,
с виду золоченые -
в слезыньках моченые.